Красный Дракон Империи - [16]

— С волками жить, по волчьи выть, Андрей Григорьевич. А красивые речи толкать я ещё ТАМ научился.

— Хех, теперь главное чтобы этого приезжего не понесло к нам проверить, всё ли мы сдали.

— Не понесёт, — мрачно сказал я, — не успеет.

— Вон оно как. Это что же, получается ты его того?

— Того, дядька Андрей, того. На днях ему будет того. А если бы я его не, как ты говоришь, того, то он бы вскорости к нам заявился. С проверкой, — я, обернувшись, посмотрел в глаза казаку, — Осуждаешь?

— Так ведь грех, — дядька затянулся самосадом, — и жизни лишать и ведовство, опять же.

— То мой грех, — вздохнул я. Если честно, то на душе мне было паршиво, хотя умом и понимал, что тут либо он, либо мы, — а за свои грехи я на три жизни вперёд расплатился.

Зима и весна прошли без каких-либо потрясений. Раз в месяц дядька Андрей отвозил в Шимановск мясо-дичину, которую успевал настрелять в тайге, шкурки. Большую часть из этого сдавал на пункт сбора помощи голодающим, часть продавал или обменивал на что-то нужное в хозяйстве, на патроны, порох. Настя каждый раз ездила с ним, по приезду сразу бежала в школу сдавать контрольные задания. Директор школы очень хвалил её за успехи в учёбе и ставил другим в пример. Я всё это время так и проходил с клюкой. Ноги ни в какую не хотели меня слушаться. Когда на улице подсохло начал во дворе заниматься гимнастикой ушу. Вспомнился весь комплекс двадцати четырёх форм тайцзицюань.

Как-то раз эти мои занятия увидел китаец Шэн-ли. В тот раз почтительный поклон его был особенно глубоким. Похоже что он на полном серьёзе уверовал, что я являюсь воплощением Великого Дракона. Ну ещё бы ему не уверовать. И с Силой получается работать, и, фактически, с того света вернулся, да ещё и оказался знатоком традиционной китайской гимнастики. Наверное это был первый случай, когда защита ауры у китайца дала сбой и я явственно увидел в ней почтение, уважение и фанатичную веру. Веру не в кого-то гипотетичного, а в самого Великого Дракона, так сказать, во плоти.

Шэн-ли какое-то время молча стоял и смотрел на мои занятия, а потом показал несколько движений комплекса, которые я, по его мнению, выполнил не достаточно совершенно. То ли упражнения помогли, то ли организм сам справился, но к концу лета тридцать третьего года я ходил уже вполне нормально и даже начал понемногу бегать по утрам.

В один из дней, когда я вернулся с очередной утренней пробежки и, фыркая, умывался во дворе у бочки, ко мне рядом на завалинку подсел дядька Андрей. Привычно набил свою трубку и затянувшись самосадом, выпустил облако табачного дыма, которому позавидовал бы любой паровоз, он спросил, — Виктор, а как оно ТАМ всё было? Может расскажешь? А то ты об этом всё время помалкиваешь.

— Рассказать? — я сел рядом, вытираясь рушником, — рассказать можно. По разному там было. Ну до сего дня различий вроде никаких. И там и тут была и война с германцем, и революция, и с китайцами схлестнулись в двадцать девятом, и голод тоже был. А вот дальше ТАМ были репрессии, наверняка не такие, как у нас там писали, но, тем не менее, были. Много кого посадили, а то и расстреляли. Кого-то за дело, кого-то по доносу. Страна тем временем строилась и развивалась. Жизнь понемногу налаживалась. В Германии, как ты читал в газетах, к власти пришёл Гитлер. Вот он скоро и начнёт подминать под себя всю Европу, а в сорок первом году на нас попрёт. И будет страшная война. Пожалуй самая страшная из всех. Немцы дойдут до самой Москвы, уже в бинокли будут её рассматривать, но получат по зубам и откатятся от её стен. Ленинград полностью окружат и будут морит людей голодом. По разным оценкам от 900 тысяч до полутора миллионов мирных жителей умрёт от голода или погибнет от обстрелов и бомбёжек, — сбоку раздался треск. Дядька Андрей сидел с белым лицом, держа в руках сломанную трубку, — но город выстоял. Люди получали по сто двадцать пять граммов хлеба в день и всё равно шли на заводы и выпускали танки и боеприпасы. Да и хлебом то это назвать нельзя. Я до сих пор помню его состав. Жмых, пищевая целлюлоза, обойная пыль, выбойка из мешков, хвоя и немного обойной ржаной муки. И так почти девятьсот дней и ночей. Им по льду Ладожского озера машинами возили продовольствие, а обратно вывозили детей и совсем ослабших, а немцы обстреливали и бомбили эту дорогу. Самое удивительное, что в это время в Ленинграде в Институте растеневодства в хранилище лежали десятки тонн семян. Сотрудники музея получали такую же мизернуб пайку как и все, падали в голодные обмороки, но не взяли ни зёрнышка. Под бомбёжками и обстрелами они с риском для жизни разыскивали дрова, чтобы не дать замёрзнуть уникальной коллекции растений. Война продлилась до мая сорок пятого года.

Немцев разбили, над их Рейхстагом в Берлине водрузили Красное Знамя. Потеряли при этом разрушенной всю западную часть страны и почти тридцать миллионов погибшими. При этом на фронте погибло меньше, чем было убито мирных жителей. У немцев была цель уничтожить как можно больше славян и всех евреев. Некоторые деревни и сёла они сожгли вместе с жителями. Сгоняли всех и старых и малы в какой-нибуть сарай и заживо всех сжигали. Потом страну долго поднимали из руин. Бывшие союзнички, американцы с англичанами, нас традиционно предали и началось противостояние уже с ними. До открытой войны, слава богу, не дошло, но легче от этого не стало. В пятьдесят седьмом году запустили в космос первый спутник Земли, а в шестьдесят первом первым космонавтом планеты стал наш русский человек. Не всё, конечно, было гладко, проблем и дурости хватало, но жили, в общем то, нормально. В восьмидесятых к власти пришёл то ли просто дурак, то ли откровенный предатель, который запустил развал страны. Потом его сменил другой, который страну окончательно разрушил. Опять вернулась разруха, гражданская война, а кое-где и голод. Со временем стали как-то приспосабливаться к жизни. Кто-то совсем хорошо приспособился, а кто-то до нищеты скатился, — я обернулся к сидящему со стеклянными глазами дядьке, — Но это всё было ТАМ. Здесь, я надеюсь, будет по другому. Во всяком случае я приложу к этому все силы и знания, которых тут, — я постучал пальцем по лбу, — очень много.