Красные ворота - [24]

Сбежался народ, несколько официантов… Володька, продолжая держать руку капитана, бросил девице:

— Давай чеши отсюда!

Та вскочила и побежала к лестнице.

— Отпусти, — хрипел капитан.

Володька отпустил. Виктор налил стакан нарзана и дал капитану.

— Выпей и успокойся… Товарищи, — обратился он к окружавшим столик. — Это случайный выстрел. Капитан думал, что пистолет не заряжен, ну и…

— Случайный… — пробормотал один из официантов. — Почитай каждый вечер такие случаи. Вызови патруль, — обратился он к молоденькому официанту.

— Не надо, — попросил Виктор. — Ничего же не произошло, обыкновенная случайность. Верно, капитан? Просто хотел попугать девчонку, пошутил?

Капитан, выпив нарзана, немного отрезвел, а отрезвев, струсил.

— Да, да, товарищи, — крутил он головой. — Чистая случайность… Ну, дырка в полу… я заплачу… Сколько должен? — он полез в карман, вытащил пачку денег. — Берите, сколько нужно!

— Пять сотен хватит? — спросил Витька. Официант кивнул. — Отсчитывай, капитан, нечего базар разводить.

— Ладно… — официант спрятал деньги в карман. — Только водки я капитану больше не подам.

— Конечно, — подтвердил Виктор. — Ни грамма!

— Не буду я больше, — и капитан угрюмо налил себе воды.

Заиграл оркестр, народ отошел от их столика, начались танцы…

— Ну и болван ты, капитан! В войну живым остался, хватил в пехтуре до верха и под трибунал сам лезешь. Чего далась тебе эта девка? Ну, смазал по физике, если заслужила. Держи пистолет, магазин не отдам. Запиши адрес, приедешь завтра, — и Виктор протянул пистолет.

— Черт с ним! Что же это я, братцы, совсем управление потерял, из сознания вышел? Развезло. Спасибо, что удержали и пистолет отняли. Спасибо. А где Сонька моя?

— Вон стоит у лестницы, — показал Володька.

— Пока, ребятки… Спать пойду… Спать, — и пошатываясь он пошел к своей Соньке, которая уже улыбалась ему.

— Ну, слава богу. Теперь хоть поговорим спокойно, — сказал Виктор. — В институт пойдешь?

— А куда же?

— Я в армии останусь. Наша семья военная уже в каком поколении. Дед генералом был, отец империалистическую штабс-капитаном закончил, ну а в гражданскую сперва полком, потом бригадой командовал… Надеюсь, в академию попаду. Кстати, в то время, когда ты подо Ржевом был, мы совсем недалеко стояли, южнее только. Хватил я там тоже. С «сорокапяток» начинал, на прямой наводке, с пехотой в одном ряду. Ну, давай, — поднял он рюмку.

Володька чокнулся с удовольствием. Ему нравился Виктор, и не потому лишь, что был Тониным братом.

— Знаешь что, будем дружить независимо от того, как у меня с Тоней выйдет?

— Будем, — обрадовался Виктор и хлопнул Володьку по плечу. — Ты настоящий парень… — и вдруг спросил: — Володька, а ты в штрафной не из-за той девчонки попал? Юли, кажется?

Приметив Володькино замешательство, Виктор поспешно добавил:

— Если не хочешь, не рассказывай.

— Я расскажу, Виктор, — не сразу ответил Володька.

~~~

…После того письма, где Юлька писала, что понравилась какому-то майору, она долго молчала… Потом пришло наконец:

«Дорогой Володька!

Я на передовой! Тут, конечно, страшновато, но зато вокруг очень хорошие ребята, здесь все мои братишки. Один сержант часто приходит к нам в землянку с гитарой и поет мне песенку про „девушку в шинели не по росту“, которая „друг, товарищ боевой…“. Да ты знаешь эту песню… Близость смерти очищает людей, и здесь ко мне никто не пристает… А тому майору я залепила пощечину. Надо было, разумеется, пойти к комполка и доложить обо всем, но я этого не сделала… Через несколько дней меня отправили на передний край в стрелковую роту, но ты не беспокойся, мы стоим в обороне, у нас хорошие блиндажи, а когда перебивает провод, то мальчики идут поправлять повреждение за меня…»

Бодрится Юлька, успокаивает его, думал Володька, зная, что такое стрелковая рота, хотя и в обороне, и в крепких блиндажах. Один-два обстрела тяжелой артиллерией или самолетная бомбежка, и разворочены будут все эти надежные блиндажи… Не успокоило Юлькино письмо, а осело тяжелым камнем в душе, и не было часа, чтобы не думал о ней.

Еще раз заикнулся он комбату о хотя бы двухдневном отпуске, чтобы смотать в Юлькину часть, но тот отказал вежливо, ссылаясь на то, что формирование закончено и вот-вот может быть приказ об отправке на передовую… Пришло еще одно письмо от Юльки, где писала она почти то же самое: хорошо ей здесь, ребята берегут ее, называют сестренкой, а кто постарше — доченькой… А через неделю другое, написанное ее подругой: Юльку убили, она захоронена около штаба полка… Остались у подруги письма Юльки и дневник, но по почте это посылать нельзя. Может, он приедет?

Володька бросился к комбату и молча дал ему письмо. Тот прочел, ничего не сказал, только посмотрел на него, наткнувшись на мертвые, погасшие Володькины глаза, и вызвал начштаба.

— Выпиши Канаеву отпуск на два дня…

— Есть, — вытянулся дисциплинированный Чирков.

— Благодарю, товарищ майор, — тихо сказал Володька.

Через час, получив сухой паек, он широким пехотинским шагом шел уже к большаку, чтоб поймать попутную машину… Сделав по дороге три пересадки, к вечеру был уже в расположении дивизии и спросил там, как найти полк. Двенадцать километров до штаба полка прошел он за полтора часа и стал разыскивать начальника связи. Того не оказалось на месте. Но нашлась девушка, писавшая ему о Юле. Звали ее Люда. Она провела Володьку к могиле… В горле застрял ком, и он не мог говорить, слушал Люду, рассказывавшую, как любили все Юльку и какая она была хорошая…