Красные туфельки - [32]

Он вдруг схватил её в охапку и поднял высоко над головой. Просторные туфли тут же слетели, босые ноги задрыгали в воздухе. Наверное, он задел место, которое у неё чесалось, и она рассмеялась клекочущим смехом. Печенина вылетела изо рта, стукнув его по голове. Она обратила на это внимание, рассмеялась ещё пуще и звонко шлёпнула его по голове рукой. Платье развевалось на ветру, из-под него выглядывало девчоночье тело. На животе он увидел шрамик в полцуня[22] длиной, давно зажившая рана. Кожа белоснежная, и шрамик ничуть не уродливый, в форме идеальной дуги, словно пухлые, чуть заносчиво надутые девичьи губы. Или упавшее на девичье тело пёрышко изящной формы. Красота шрамика изумляла. За жизнь он перевидал ран без числа, но никогда не встречал такой прекрасной, как на этом животике. Казалось, это произведение искусства, а он — его творец.

Он держал девочку высоко над головой, а она колотила по ней. Полмесяца назад он побрил голову, отрос только короткий ёжик, и удары получались необычайно звонкие. Ей эти звуки очень нравились, и она беспрестанно хохотала. Он кружил девочку, держа за талию, платьице раскрывалось, как зонтик в дождливый день, и он не переставал любоваться шрамом. Наконец высвободил одну руку, потянулся и дотронулся до него. Шрам был гладкий, как срез агата, и было впечатление, что он слегка вздымается и опускается как морское беспозвоночное.

Он зажмурился. Его охватило ощущение счастья. Широким потоком оно лилось от тёплого шрамика, где оставила след холодная пуля. Он вдруг страшно растрогался.

Прошло немало времени, прежде чем он опустил её на землю. Помог вставить ножки в эти большие туфли. Когда он снова оглядел их, мелькнула мысль, что пятна на них, должно быть — засохшие следы крови. Девочка эти туфли любит, они уже долгие годы её любимая игрушка.

Он решил взять её с собой.

И тем же вечером увёл её. Вместе с ней он снова переберётся через ограду, вместе с ней снова обретёт свободу. Столько всего нахлынуло хорошего, неведомого прежде. Он будто вернулся в свои тринадцать лет. Ограду перемахнул легко, одним прыжком. А эта смышлёная девчонка, устроившаяся у него на спине, во время прыжка вообразила, что взлетает, и снова радостно рассмеялась. Жизнь казалась ей ещё одной игрой, всегда невыразимо волнующей.

Пожитков у неё не было, только красные туфли.

Глава 3

Уехать он решил на поезде. Нормально идти в своих слишком больших для неё туфлях девочка не могла, поэтому он снял их и посадил её к себе на плечи. Так, у него на плечах, она и сидела всю дорогу, настолько привыкла, что и слезать не хотела. По дороге на вокзал он купил ей вишен, она выплёвывала косточки ему за шиворот, и они скапливались под одеждой. Из-за небольшой простуды из носика постоянно текли сопли, и она вытирала их о его спину.

Наверное, тогда он понял, что слишком сильно любит её. Когда он купил ей шарик у продавца воздушных шаров, она обрадовалась, но, подержав, отпустила, и шарик улетел. Купил сахарной ваты. Она пожевала без особого удовольствия, и в итоге вся вата оказалась у него на спине. Покупал и ветряную вертушку, и сахарный тростник, и букетики ландышей. Ей всё нравилось, она принимала всё с удовольствием. Но, немного поиграв, выбрасывала. Видно, особой радости не испытывала, и длилась она недолго.

Они приехали в маленький незнакомый городок. Поезд шёл очень долго, уже спустились сумерки. Он высунул голову из окна. Небо казалось удивительно высоким, крохотные ярко-алые пятна в листве деревьев говорили о начале осени. Они и облака, плывущие по гаснущему вечернему небу, создавали впечатление, что всё вокруг исполнено светом материнской любви. Из труб приземистых домиков поблизости поднимался дымок с характерным для юга ароматом риса. Пока он всматривался, девочка слезла со спины, высунула голову в окно перед ним и тоже стала глазеть по сторонам.

Они вышли из вагона в заливающую небо и облака вечернюю зарю. Из музыкального магазина слышался низкий мужской голос, исполняющий пылкую серенаду. Похоже, жизнь здесь бьёт ключом.

К тому, что произошло в её раннем детстве, он больше не возвращался. И так ребёнок необычный, да ещё с поразительной способностью оправляться от ран. Вон как зажила рана на животике. Похоже, детские переживания никак не отразились на ней, она росла и росла себе, как деревце без веток, отметая всё, что мешало росту. Он мучился, вспоминая лицо её матери в луже крови. Но тут же утешал себя тем, что погубили её мать страсти, а он лишь орудие.

Раньше её мать он никогда не видел, хотя знал, что она знаменитая художница. В высшем обществе эта элегантная женщина была известна лёгким поведением, заводила связи с мужчинами из богатых семей и славилась природной любвеобильностью. Молва приписывала рождение её дочери «непредвиденным обстоятельствам», никто не знал, кто её отец. Девочка не мешала матери вернуться к привычному образу жизни, и та по-прежнему очаровывала мужчин, причём из-за неё то и дело вспыхивали ссоры. К своему последнему любовнику, известному писателю, она, судя по всему, испытывала настоящую страсть. Вскоре оба запутались в сетях любви настолько, что стали появляться вместе на людях. Нередко он оставался у неё на всю ночь. В конце концов для жены писателя это стало невыносимо. Но она уже много лет была домохозяйкой, их ребёнок вырос, и против более молодой и красивой соперницы у неё не было никаких шансов. А писатель расставаться с любовницей не хотел. Тогда жена нашла киллера и заплатила круглую сумму за расправу с художницей. Всё это, конечно, останется в тайне — таковы правила его ремесла.