Красные туфельки - [150]

— Чем вы занимались с Фэн Ботао с шести до девяти вечера двадцатого апреля?

— Ну, этим.

— Чем этим?

— Перепихивались.

— Как ты можешь помнить, что это было двадцатого апреля?

— У меня в тот день как раз закончились месячные, и я сделала отметку в календаре.

— За ложные показания сажают в тюрьму.

— Клянусь своей честью!

— Да какая у тебя, в задницу, честь?! Слушай, шлюха, мы уже почти завершили дело, а ты этому помешала. Да ты знаешь, что из-за тебя нас начальство вздуло?

Ли Силань не выдержала и от страха обмочилась. Ли Яоцзюнь приказал, чтобы её увели с глаз долой. Полицейские уволокли женщину, словно парализованную. Через неделю заточения у Ли Силань началась медвежья болезнь и её отпустили на поруки.

До выхода на свободу полицейские сказали ей, мол, твои показания всё равно не помогут, ведь никто не может подтвердить, что вы тогда перепихивались, а если этот факт будет зависеть только от твоих показаний, то разве в Поднебесной не воцарится смута?

Ли Яоцзюнь начал свою карьеру со службы в волостном политикоюридическом комитете и прошёл через должности заместителя начальника волости, заместителя парторга, начальника волости, парторга, затем стал главой города, секретарём парткома, начальником уездного управления юстиции, начальником управления транспорта. Много лет его переводили на равные должности, наконец к сорока пяти годам он дослужился до заместителя начальника уезда и полагал, что на этом всё и остановится. Однако умер партсекретарь политикоюридического комитета, и начальство, поразмыслив, дало эту должность ему, отчего у Ли началась вторая молодость, и он даже заявил: «Пока я на посту, все убийства будут раскрыты». А с этим делом вышла такая штука, что ни закрыть его, ни в суд отправить. Пришлось ему с показным энтузиазмом, призванным тронуть Небо, звонить секретарю районного политико-юридического комитета и давить на жалость, прося начальство созвать по этому вопросу совместное совещание правоохранительных органов уезда и района.

Районная прокуратура заявила:

— Доказательств недостаточно.

— А что именно нужно добавить?

Районный суд заявил:

— Боимся, что к смертной казни не приговорить.

— Может тогда к смертной казни с отсрочкой исполнения?

— Боимся, что и к казни с отсрочкой не приговорить.

— Тогда давайте приговорим к десяти-двадцати годам. Готов поклясться своей должностью, уверен, что убийца именно он.

В то время запертый в камере смертников Фэн Ботао и не подозревал, что о нём, как об овоще, шёл торг. Когда он получил извещение, что двадцать второго ноября начинается судебное разбирательство по его делу, то ещё не знал, что уездный суд не полномочен выносить смертные приговоры, и уже готовился к неминуемой смерти. Он со слезами на глазах съел всю принесённую еду и, достав из штанов свою огромную штуковину, предался рукоблудию. Перед тем как кончить, он завопил:

— Ли Силань, кричи! Громче кричи! Кричи, что теряешь сознание, отключаешься!

Однако не успел он дождаться двадцать второго, как всемогущий адвокат уже оформил освобождение на поруки. После снятия наручников он ощутил холодок в руках, после освобождения от ножных кандалов ногам его стало легко, всё тело как будто собиралось воспарить к небесам. Долетев до выхода, он поднял голову и взглянул на небо. Небо напоминало готовую обвалиться выгнутую лазурную черепицу, глубина его была бездонной. Фэн обернулся и взглянул на тюрьму: на входе белая табличка с чёрными иероглифами, над железными дверями декоративное навершие из глазированной черепицы, сероватый кирпичный забор, из-за забора виднеются тополя и сторожевая вышка, вооружённый автоматом полицейский в зелёной форме ходит на вышке туда-сюда. Фэн Ботао, подумав, что всё ещё находится в зоне поражения, припустил к микроавтобусу «Чанхэ», стоявшему у обочины, где бросился в пышные объятья Ли Силань и разрыдался.

По дороге Фэн Ботао держался неплохо, даже замечал новые магазины и мотоциклы, но, приехав домой и увидев осиротевшую холодную мебель, покрывшуюся без него толстым слоем пыли, Фэн, словно странник, вернувшийся после скитаний, испытал внезапный упадок сил. Ли Силань вызвала врача, чтобы ему поставили капельницу. Капали два дня, но жар не спадал, в полузабытьи Фэн бормотал о приходе начальника управления, прокурора, партсекретаря. Жар продолжался и чуть не сжёг больного. Когда же температура спала, то Фэна стало трясти, началась жажда, он попросил грушу, затем пирожки. Фэн Ботао успокоился, только когда Ли Силань расстегнулась и достала свои подобные тыквам груди.

Когда Фэн проснулся, сил у него уже прибавилось. В этот момент дверь распахнулась, словно на ней не было замка, и в квартиру ввалились с десяток человек, в их числе партсекретарь Ли, начальник полиции и прокурор. Фэн Ботао в ужасе отпрянул, но был остановлен твёрдой рукой Ли Яоцзюня. Фэн со страхом посмотрел ему в глаза, но увидел, что там почему-то собираются слезинки, набухают и выкатываются из глаз.

Ли Яоцзюнь, словно старший брат, встретивший израненного братишку, проникновенно сказал:

— Старина Фэн, натерпелся ты понапрасну! — Затем он достал конверт: — Здесь компенсация от правительства за двести десять дней, четыре тысячи юаней с лишним.