Красные щиты. Мать Иоанна от ангелов - [11]

Генрих тем временем беседовал с Оттоном, расспрашивал у него о правах и привилегиях польских князей и королей. Откуда пошла королевская власть в Польше? Какие распоряжения оставил его отец Болеслав касательно уделов, завещанных сыновьям, и кому из них положено княжить в Кракове? Оттон отвечал Генриху и кстати рассказывал про удельные княжества на Руси и в Чехии. Когда надменный фон Штуццелинген излагал законы славянских народов, в его тоне чувствовалось осуждение, хотя он ни разу не сказал дурного слова о Кривоустом, тем паче о благочестивой княгине Саломее. Но и положение в Германском королевстве, видно, не радовало его; он вздыхал по временам прежних императоров — Карла, Оттона, Генрихов{23}.

Эти степенные деловые беседы нагоняли на Тэли тоску. Куда приятней было нежиться на солнышке; а оно теперь все чаще пряталось в тучах и рано опускалось за горы над розовевшим озером. Юный паж с грустью думал о том, что вот уже и осень настала. В эту пору Генрих взял его с собой в поездку, недальнюю, но весьма пышно обставленную. Князь почел своим долгом навестить дядю по матери, нынешнего владельца Берга, а выразить соболезнование по поводу недавней гибели его старшего сына Адольфа, павшего в бою на глазах у Конрада III во время крестового похода. Дядюшка Дипольд был младшим в роду бергских графов, которые торопились забыться вечным сном в склепах цвифальтенского монастыря. Ныне он вместе с женой жил безвыездно в своем замке, где воцарились скорбь и запустение. Отправились к нему с придворными и челядью также княжна Гертруда, Рихенца и Оттон фон Штуццелинген, который был дружен еще со старым графом и хаживал с ним в Святую землю. Во главе процессии ехали верхом княжна и испанская королева, за ними Оттон и Генрих, а остальные следовали за господами кто верхом, а кто пеший. Тэли на своем польском меринке выскочил вперед, достал из рукава виолу и принялся пиликать всякие песенки, и грустные и веселые, а потом запел как мог громче, выделывая в конце фраз гортанные завитушки на высоких нотах, как тирольские пастухи, которых он наслушался в родном Зальцбурге. Но как ни старался Тэли, звуки его голоса и виолы тонули среди гор, глохли в желтой листве буков и каштанов. До тех, кто ехал позади, долетали только обрывки мелодий да отдельные слова, зато они хорошо видели бело-розовый костюм мальчика и пучок лент у его пояса, весело мелькавшие сквозь ветки деревьев, которые нависали над ведущей круто под гору тропой. Тэли пел:

Твой нос — стрелы прямее,

А губы — роз алее,

И ярче солнца — очи.

Когда идешь по саду,

Гляжу, моя услада,

Да взор слепит, нет мочи.

В монастыре давно знали, что Тэли воспевает не кого иного, как Рихенцу, и всем это очень нравилось. Славный мальчуган! Рано пробудилась в его душе любовь, но он умеет ее выразить не хуже взрослого. Старый Оттон фон Штуццелинген, сочинивший в юности немало любовных песен, смотрел на мальчика с нежностью.

Когда процессия спустилась с горы к мужскому монастырю, Тэли оглянулся и увидел, что в ее порядке кое-что изменилось: желтое платье княжны Гертруды — по случаю поездки она рассталась с монашеским одеянием светлело рядом с бурым плащом Оттона, а персидский конь Генриха шел нога в ногу с конем Рихенцы. У Тэли защемило сердце, играть ему расхотелось, но надо было заканчивать песню — не то Оттон фон Штуццелинген высмеет такого неучтивого поклонника. Тэли только перешел на более торжественный лад и запел благочестиво и важно:

Мария, на небесном троне

Сидишь ты в золотой короне,

Алтарь твой розами украшен.

Ах, ничего нет в мире краше!

Оттон заметил перемену тона и, усмехаясь, сказал Гертруде:

— Боюсь, пребывание Генриха в нашем монастыре затянулось не только по той причине, что он желал бы в беседах со мной и с Ортлибом постигнуть трудную науку правления…

— Господь с вами! — ужаснулась Гертруда. — Если это так, я тотчас прикажу ему убираться прочь. Ничего у него тут не выйдет.

— Вам, женщинам, в таких делах всего важней брачный венец. Пускай молодежь позабавится любовью, это в порядке вещей. Все равно им скоро расставаться — она будет жить в Испании, он — в Польше.

— Не очень-то его тянет в Польшу. Надо бы ему напомнить, что пора подумать о своем княжестве.

— Но там ведь Болек хозяйничает. Да и княжество не больно велико. Зачем Генриху туда ехать?

Гертруда бросила на Оттона быстрый взгляд, потом задумалась.

— Что ж, пускай поживет у нас, — сказала она. — Надеюсь, Рихенцу не сегодня-завтра из монастыря увезут.

Только это и удалось расслышать Тэли, который нарочно придержал коня, чтобы не терять из виду господ, ехавших позади.

К полудню они уже были недалеко от Берга и, чтобы не застать графскую чету врасплох, послали слугу известить о своем прибытии, а покамест остановились на хуторе в окрестностях замка. Хозяева мигом выставили соседей, собравшихся у них по случаю крестин, наскоро вымыли лавки, и знатные гости сели за стол подкрепиться — припасы у них были свои, — а крестьяне столпились у окон, глазея на княжеский пир. Был он весьма скромный и, по монастырскому обычаю, проходил в молчании. Инок, исполнявший у преподобного Оттона обязанности лектора и писца, тихим, ровным голосом читал положенное на этот день житие святой Маргариты, в котором было множество соблазнительных похождений, подробно описанных автором. Княжна Гертруда то и дело вздыхала и поглядывала на Рихенцу, а та сидела паинькой, даже золотистые ее кудри, не выбивались из-под белой накрахмаленной косынки, высоко повязанной надо лбом. Уставившись в тарелку, Рихенца чинно, маленькими кусочками пережевывала пищу, лишь в уголках рта подрагивала улыбка. Тэли тоже смотрел на «королеву», на ее затаенную улыбку, удлинявшую тонкие губы. Он заметил, что и князь Генрих нет-нет да и взглянет на Рихенцу искоса, украдкой, словно не разрешая себе смотреть прямо в милое личико супруги Альфонса VII. Когда житие святой Маргариты пришло к концу, а с ним вместе и обед, княжна Гертруда вздохнула полной грудью, лицо ее сразу оживилось. Похоже, ей было приятно на денек-другой отлучиться из стен родимого монастыря, надеть хоть ненадолго пышное княжеское убранство. Хлопнув в ладоши, она приказала Бартоломею: