Красные полковники. Держава превыше всего! - [5]

— Тебя забыл спросить, — тут же отреагировал Геннадий.

Разница в одиннадцать лет между братьями всегда заставляла старшего демонстрировать свое главенство. На что младший вот уже, наверное, лет пять отвечал откровенным противодействием. Правда, в этот раз Гришка промолчал, упершись расфокусированным взглядом в экран. Несмотря на свои восемнадцать лет, он уже довольно давно считался неплохим программистом, хотя на самом деле был больше хакером.

— Витя, посмотри, пожалуйста, — позвал пришедший в себя Гриша Гольдштейна, — такой вариант подойдет?

Виктор с некоторым трудом оторвался от разглядывания сгоревших потрохов блока, встал и подошел к молодому дарованию. После пары минут просмотра экрана ноутбука высказался:

— Не пойдет. Дороже получится, чем этот, — кивок в сторону сгоревшего блока. — Геннадий, еще можешь одолжить? — повернулся Гольдштейн к старшему Кононову.

— Увы, — развел тот руками, — сам же знаешь, когда могу — всегда пожалуйста. А сейчас — увы.

Виктор со старшим Кононовым дружили еще с института. Абсолютно разные что по внешнему виду — высокий, сильный, любимец девушек Гена и ниже среднего задохлик Витя — классический «ботаник», разве что без очков, что по характеру — Виктор тихий, спокойный, немного скрытный — и Геннадий с его взрывным норовом и душой нараспашку. В то же время они неплохо дополняли друг друга. Витя еще с первого курса тянул тогда еще просто товарища по физике, высшей математике, матстатистике и другим сложным дисциплинам, а Гена… Генка во все времена решал материальные проблемы студентов, и вообще весь быт тогда уже друзей лежал на нем.

— Значит, пока эксперименты придется временно прекратить, — грустно констатировал Гольдштейн.

Гришка состроил недовольную рожу, но промолчал. Собственные ресурсы для жутко интересных опытов Виктора у него отсутствовали.

Эксперименты… Еще в институте Витя, в детстве начитавшийся фантастики и тогда же заболевший мечтой о далеком космосе, очень заинтересовался геометрией Римана. Смесь философии и математики, на которой в результате великий Эйнштейн создал свою общую теорию относительности. А то, что в Римановом пространстве всегда можно соединить две точки третьей…[1] Виктор самостоятельно изучал Бураго с Залгаллером и Рашевского, вгрызался в тензорное исчисление и… мечтал. Мечтал, что когда-нибудь на другие планеты можно будет шагнуть так же просто, как сейчас позвонить по телефону.

— Н-да, щаз! — расхохотался Геннадий, когда однажды после вечеринки по поводу успешного окончания сессии Витя поделился своими мечтами. Они тогда только что закончили уборку комнаты общежития после веселого сабантуя и сидели, потягивая пиво из последней оставшейся бутылки, случайно — и на редкость своевременно! — обнаруженной во время уборки под шкафом.

— А с другой стороны, — глубокомысленно заявил Генка, — тот же телефон когда-то тоже был фантастикой.

После института пути друзей разошлись. Кононов, отработав три года в одном закрытом НИИ, полез в бизнес. Начал с нуля и медленно, но упорно пробивался вверх — широкий круг знакомств и неунывающий характер помогли. А вот Виктор… Сначала он остался в аспирантуре. Жить было непросто, зарплата была, по меркам XXI века, смешная, но досталось маленькое наследство, включая неплохую трехкомнатную квартиру на Васильевском острове. Старый фонд, как привыкли называть петербуржцы такие дома. А тут еще любовь… Что в нем нашла красивая студентка из Выборга, Виктор понял только после развода. Ведь говорили ему, что не надо сразу после загса прописывать жену в квартиру. Так нет, еще и, когда приватизировали, в собственники ее вписал.

— Не умеешь ты жить, Витек, — констатировал Геннадий. Они случайно встретились у метро «Чкаловская», рядом с которым Гольдштейн теперь жил один в маленькой однокомнатной квартирке. Кононов только вышел из своей скромной «Шкоды Октавии», когда опять о чем-то размышлявший Гольдштейн чуть не впилился в него. Обнялись, и бывший аспирант затащил друга к себе. Там-то Виктор и рассказал о своих злоключениях. И о том, что теперь работает в сервисной фирме, ремонтирует разную электронику.

— На жизнь хватает, а вот на… — Гольдштейн замолчал и как-то виновато опустил глаза.

Гена посмотрел на друга:

— Колись, Витька, опять что-то еще изобретаешь?

Тот молча встал и пошел в комнату из кухни, где они сидели уже почти час. Отдернув занавеску, отгораживающую угол, махнул рукой:

— Вот.

Письменный стол, на нем какая-то явно самодельная установка, подключенная к полуразобранному блоку питания стационарного компьютера и интерфейсным кабелем к раскрытому ноутбуку.

— И что это такое? — спросил Кононов, разглядывая странную помесь маленьких самодельных печатных плат, каких-то электронных модулей и опять-таки странной решетки, смонтированную на самодельном шасси из алюминиевых уголков.

— Все то же, — угрюмо пробурчал Виктор. Геннадий широко раскрыл глаза на друга:

— По-прежнему пытаешься Риманову дырку в Эвклидовой геометрии проделать? И даже до экспериментов дело дошло? — Кононов покачал головой. — Ты же сам тогда говорил, что получившиеся у тебя в результате формулы в принципе решения не имеют.