Красные пинкертоны - [64]

— Так тормози, чёрт тебя подери! — выругался тот и, как он один умел, всё-таки выпрыгнул и свернул к толпе.

— Доехали, считай, — водитель догнал его и кричал, будто извиняясь. — Церковь-то вон она! И кладбище за путями. Рядом ворота! Выходит, у кладбища и сбили бедолагу. Водителям тут маята. Старики туда-сюда. С остановки на остановку. А эти гоняют, как шальные!

— Да замолчи ты! — оборвал его Турин. — Беду накликаешь!

XVI

Растолкав орущую толпу и холодея, увидел Турин первым Тимоху. Тот, сидя на рельсах перед пустым трамваем, корчился от боли, раскачивая голову и дико матерясь между стонами, поддерживал левой рукой безжизненную правую, согнутую в локте. Расползалось на одежде кровавое пятно.

— Тимофей! Жив! — бросился к нему Турин, присел рядом, прижал его голову к груди, крикнул подскочившему шофёру. — Володя, тащи из машины всё! Бинты бы, жгут, шину надо!

Но тот застыл столбом, словно и не слышал.

— Какого чёрта?! — выругался Турин. — Давай быстрей! Каждая минута дорога!

— Глядите! — шофёр таращился вниз, тыча рукой под самый трамвай.

Из-под железного брюха вагона высовывались недвижимые женские ноги.

— Что? Кто?! — вскрикнул Турин, боясь догадаться.

— Похоже, женщина, — нервно подрагивая, шофёр пятился назад, нагибался то и дело, стараясь разглядеть.

Но Турин уже знал, кто там. Не владея собой, он по-звериному зарычал, заскрежетал зубами.

— Упустил я суку! Упустил! — кусал губы Тимоха. — Он столкнул её под вагон. Сам ужом в сторону. Я его за рукав схватил. Удержать хотел. А он рванул так, что я на рельсы вылетел. Руки своей чуть ни лишился…

— Перелом у тебя, не скули, — оборвал его бормотание Турин. — Как с башкой?

— Гудит. Ударился, пока катился.

— Сто лет жить будешь, — сплюнул Турин. — Как же ты её проворонил, Тимоха? — Турин приподнялся, крикнул зычно. — Отошли бы, граждане, нечем дышать человеку. Врача, случаем, нет?

Толпа отступала нехотя. Врача не оказалось. Лицо Тимохи бледнело на глазах.

— Володя! — позвал исчезнувшего шофёра Турин. — Где копаешься?

— Здесь я, — протиснулся к Турину водитель. — Шину искал, вот! — он протянул кусок доски.

— Водки бы, — пожаловался Тимоха.

— Нельзя, вдруг у тебя сотрясение мозга. Ты говори что-нибудь, а то сознание потеряешь. — Шофёр ловко наложил жгут выше локтя, принялся бинтовать.

— Ты доску, что притащил, подложи, — подсказал ему Турин. — Я руку перенесу на неё, а потом запеленаешь покрепче.

Тимоха вскрикивал, но бодрился:

— Гадом буду, глаз не спускал с актрисы, а его упустил… Он же из-за спины моей выскочил. Я и глазом не успел моргнуть.

— Выходит, он пас её от самого дома, а ты и ни ухом ни рылом!..

— Не видел хвоста.

— Башкой чаще крутить надо было! — ругнулся Турин. — Доверил я козлу капусту…

— Готово, Василий Евлампиевич, — водитель закончил перевязку.

— Собирай добровольцев, Володя, — Турин полез за папиросами. — Пусть оцепят место происшествия. Сам отвезёшь гражданина Савельева в ближайшую больницу и дуй оттуда за Шороховым. Сюда его вези.

— Я ему из больницы отзвоню, чтобы время не терять.

— Верно. А я здесь пока покомандую, организую охрану объекта.

— Товарищи! — кинулся водитель в толпу. — Помогите больного донести в машину.

— Тебя сейчас увезут, — нагнулся тем временем Турин к Тимохе, — шофёр расспрашивать станет да и потом милиции понадобишься, лишнего-то не болтай.

Тимоха кивнул, говорить ему стало совсем трудно после только что закончившихся мытарств с повреждённой рукой.

— Вали на меня, — торопился Турин, — скажи, что я просил Кольчугу помочь последить за актрисой. А зачем — тебе знать не велено. Понял? Про сволочь, которая женщину под трамвай столкнула, мы с тобой вдвоём потолкуем. Потом. Навещу я тебя скоро.

Тимоха сжал губы.

— Давай, братан! Ни слова лишнего!

— Век воли не видать, Василий Евлампиевич! — закрыл тот глаза.

XVII

Шорохов прикатил, когда Турин успел уже выявить очевидцев, поговорить с водителями обоих трамваев и, отогнав лишнюю публику, надоедавшую расспросами и подсказками, покуривал, сидя на рельсах подле тех самых ног. Ему бы отойти, выбрать другое место, в конце концов устроиться в каком-нибудь из пустых вагонов, но поделать с собой ничего не мог. Казалось бы, железный, сотканный весь из одних жил Турин, всегда невозмутимый начальник губрозыска, теперь ругал себя последними словами, корил и мучился. Ему в таком состоянии ничего не стоило вручную откатить этот проклятый трамвай с тела пострадавшей, помочь бы добровольцы нашлись, но он отправил их в оцепление, чтобы толпа не подпирала и не мешала ему работать одному.

Вагоны прибывали один за другим и становились в грустные цепочки по обе стороны, высаживая недовольных пассажиров, которым надо было ещё ехать и ехать. Но узнав причину, они лезли вперёд, увеличивая толпу, охали и ахали, плакали и ругали трамвайщиков, которым Турин приказал держаться к нему ближе, чтобы не поколотила разъярённая толпа.

Мучаясь от собственного бессилия и навороченных ошибок, и Турин готов был сделать многое, чтобы только не видеть этих ног, но сдвинуть хоть один камешек здесь не имел права — изменилась бы картина преступления, а этого позволить себе не мог ни один грамотный сыщик. Ему всё чудились крики Тимохи. В горячке, обрывками тот обрисовал происшедшее верно, совпадало оно с тем, что запомнили и выявленные свидетели, опрошенные Туриным: Стравинская хотела пересечь железнодорожные пути в то время, когда на подходе был встречный трамвай. Прыгать через рельсы — потеха молодым, а пожилому человеку — мучение. В возникшей толчее актрису кто-то подтолкнул, и она упала прямо под вагон. Видели люди, как бросился в погоню Тимоха за виновником и схватил уже было убегавшего за рукав, но тот вырвался и скрылся, а Тимоха замелькал кувырком по рельсам, чудом сам уцелел.