Красные пинкертоны - [59]

Но вдруг Коба впервые дрогнул.

В письме Ленина съезду, получившем название «завещание», вождь ясно высказался, что Сталин не достоин возглавлять партию из-за грубости и других, несовместимых с должностью Генерального секретаря качеств характера, что следует избрать другого, но кого, чётко не обозначил, дав характеристики многим претендентам. Подразумевать можно было и Троцкого, и Кирова, и даже Фрунзе.

Сталин изменился. Его было не узнать. Практически он перестал выступать публично. Странникову однажды повезло, он сумел пробиться до Лазаря и прямо спросить его, что происходит, как действовать? Тот, дико захохотав, назвал «завещание» чудовищной провокацией, вражеской брехнёй, и заявил, что партия найдёт достойный ответ вылазке противника. Вскоре из того же источника в окружном аппарате дошли слухи, что Сталин повёл себя совсем неадекватно и якобы высказался на Политбюро, что отказывается от полномочий Генсека, раз ему не доверяют и подозревают в грязных махинациях. В эти дни Странникову посчастливилось быть в столице, и вечером он отправился к Лазарю домой. Тот не выразил особой радости, но встретил по-прежнему доброжелательно. Пока беседа шла о делах на Каспии и Волге, хозяин демонстрировал любезность, Мария угощала чаем, но только Странников заикнулся про злополучный отказ Сталина, Лазарь взвился в гневе и почти выкрикнул, притопнув ногой: «Наглая ложь! Как ты, верный нашему делу товарищ, мог в такое поверить? Подобные грязные вымыслы следует выжигать калёным железом! У тебя начальник ГПУ мух не ловит! Упрячь его за решётку! Понял?» — «Так точно», — ответил он. «А насчёт Иосифа скажу так, — неистовал Лазарь, — даже если бы он и подумал, ты понимаешь?.. Только подумал об этом, мы бы не дали ему вымолвить таких слов! Назад дороги нет. Поганую оппозицию и зарвавшегося жида Троцкого я сам расстреляю, как это делал на Украине с непокорными хохлами!»

Вечер этим и закончился, Странников заспешил восвояси, Мария выбежала с кухни, ничего не понимая, но дверь за ним уже захлопнулась.

XIII

И вот он наконец снова в Москве! Тот же коридор. Он опять шёл, волнуясь и печатая шаг за сопровождающим, старался не отставать. Замерла спина впереди, и рука офицера уже готова была коснуться ручки двери, как она сама распахнулась и Каганович вырос на пороге:

— Разворачивайся! — без приветствия бросил он Странникову. — Поедешь со мной.

Уже в длинном чёрном лимузине, устроившись на заднем сиденье и отгородившись от водителя надёжной перегородкой, он усмехнулся побледневшему от недобрых предчувствий Странникову:

— К Иосифу! Задурил кацо!

Такого начала ещё не было, да и сам Каганович выглядел необычно, всегда спокойный и вальяжный, теперь он едва сдерживался и гнал шофёра по улицам с предельной скоростью, хотя до Кремля было рукой подать.

— Совсем задурил, понимаешь? — как-то даже с грузинским акцентом получалось у него, вертевшего в руках чётки, мелькавшие в его сильных руках и готовые разорваться и разлететься, отчего Странникову совсем стало не по себе.

— Заявление решил сделать наш гордец! И это перед самым важным моментом! Подумать только… Достали его эти твари, Троцкий, Каменев и Зиновьев! Опять он хочет подать заявление об уходе с поста! Ну, прямо, мальчишество!

— А может, это ход? — робко заикнулся Странников.

— Какой ход? Какой ещё ход? Это в Одессе дед Моня может себе позволить сделать ход к соседке Саре. И то тайком, когда все уснут, а не в открытую! А нашему грозному Кобе?.. Кто ему дорогу перебежал? Эти грязные шавки? Нет, он заболел. Я бы посоветовал ему понаблюдаться у врача… Если бы две головы имел, а не одну… Нет, это никуда не годится!..

Странников начал догадываться, о чём речь, но помалкивал. Лазарь был в таком состоянии, что скажи слово, угоди невпопад — несдобровать.

— И ведь не единственный этот срыв… Нервы! В прошлый раз мы его пристыдили. Удержали. Теперь вот снова!..

И осёкся, пронзил глазами Странникова:

— Что вытаращился на меня? Вспомнил тот разговор? Врал я тебе? Так?..

Странников готов был провалиться.

— Ты что же, хотел, чтобы я признался тебе в слабости нашего великого Сталина?

Последняя фраза не была похожа на издёвку. Лазарь почти выкрикнул её.

— Проявил он тогда слабость. Живой всё-таки человек. С кем не бывает? Но понял заблуждение, поставили мы его на место… — Лазарь замолчал, но чувства его не стихали. — Слушай! Куда ему уходить? Тогда не следовало бы и начинать! Закручивать такую мировую круговерть! Правильно я говорю?

И снова акцент пробился в его эмоциональном неудержимом всплеске.

— Чтобы Троцкий и Каменев Россией правили? Евреи не помнят, когда государство своё потеряли, а тут им готовенькое подай! Они его в два счёта растащат, если раньше не продадут!

Странников совсем съёжился, всякое ему приходилось видеть и слышать от Лазаря, но всё это было впервые.

— Ты говоришь, это ход? — вдруг спросил тот, словно опомнился. — Нас проверить? Мы — его верные товарищи — десятки, сотни раз проверены. И не так, а кровью! — Лазарь помолчал, выдохнул последнее: — Это невозможно.

И отвернулся, коснулся лба, потёр, словно снимая раскаливший его пыл: