Красные облака - [5]
С каждым днём становилось тревожнее. Всё чаще стали появляться над головами самолёты с чёрными крестами на крыльях. Скидывали бомбы вокруг. Батареи не видели. Хорошо замаскировались авроровцы!
Потом начали долетать снаряды.
Летели с ними и тревожные вести. "Фашисты прорвались сквозь Лужский укреплённый район", "Наши войска оставили Гатчину…"
По ночам стал доноситься треск пулемётных очередей, винтовочная перестрелка.
Батарея молчала. Нельзя ей было рассекретить себя раньше времени. Это очень трудно – молчать. Но таков приказ.
… На Ленинград катилась лавина фашистских войск. Горели Петергоф и Красное Село. Чёрный дым окутывал город Пушкин.
Гулом моторов гудели дороги. Неслись автомашины с пехотой. Рычали мотоциклы. Скрежетали танки. Они спешили. До Ленинграда оставалось каких-нибудь десять километров.
И тут на них обрушился шквал.
Запылали фашистские танки. Сбились в кучу автомашины. Полетели в канавы мотоциклы и пушки!…
Не видели фашисты сквозь дым и пламя, как стоят у орудий авроровцы.
Не слышали они в грохоте канонады грозных команд:
– Огонь! Огонь! За "Аврору"! За революцию!
…Тощий фашистский офицер вытянул руку с синеньким огоньком зажигалки.
– Ну! – прохрипел он.
И тогда фашистские солдаты услышали авроровцев.
Это есть наш последний…-
поднял голову раненый командир.
И решительный бой!
– подхватил раненый заряжающий.
С Интернационалом воспрянет род людской!
О, фашисты поняли, о чём поют эти люди! Очкастый немецкий унтер схватился за автомат. Тощий офицер выхватил из кобуры пистолет. Но сквозь чёрный бензиновый дым, сквозь языки пламени грознее пуль летели в них гордые слова:
Это есть наш последний…
Авроровцы пели "Интернационал".
А по вражьим колоннам били, били другие орудия. Шестое. Восьмое. Девятое. С бронепоезда "Балтиец" из-под Ораниенбаума било ещё одно – десятое – кормовое орудие краснознамённого крейсера.
"Ни шагу назад!" – грохотали пушки "Авроры".
И ни на шаг вперёд не смогли продвинуться фашисты.
Войска и ополченцы Ленинграда заняли окопы, подтянули к передовой свои орудия. Застрочили наши пулемёты. Засвистели мины. Заухали разрывы гранат.
А надо всем этим грохотали пушки "Авроры".
Суворов
Памятники в Ленинграде укрыли. И правильно сделали.
Каждый памятник – это ведь замечательное произведение искусства. Его надо беречь, а тут – война… Упадёт поблизости бомба- может испортить памятник.
Над Медным всадником выросла гора из мешков с песком.
Памятник Петру I у Инженерного замка тоже засыпали землёй и заколотили в деревянный футляр. Коней с Аничкова моста укрыли в саду Дворца пионеров. Никто даже и не знал, где они закопаны.
А памятник Суворову оставили. Он по-прежнему стоял на своём месте у Кировского моста. И бронзовая рука полководца всё так же твёрдо сжимала рукоятку меча.
Рвались бомбы, свистели и ухали снаряды, а он стоял и даже не прикрывался щитом, который держал в другой руке.
Нельзя! Как же так? Вдруг пройдёт мимо молодой солдат и увидит, что Суворов прячется.'' Позор!…
Нет, Суворов не дрогнет!
Идут мимо памятника на фронт отряды. Новобранцы. Шинели на них топорщатся. Железяки всякие побрякивают. Винтовки за спинами при каждом шаге подпрыгивают. Только Суворов на выправку не смотрит. Выправка что! Послужат – и научатся.
Он другое видит. Шинели сидят плохо, а в походке – твёрдость. Железки не пригнаны, а в глазах – решимость. У винтовки ремень слаб, а в сердце – мужество. Значит, чудо-богатыри!
Эти назад не попятятся. Города не сдадут. Значит, можно ему стоять спокойно.
А солдаты на памятник смотрят.
– Суворов с нами! – говорят.
И вроде легче им от этого в бой идти. Если Суворов с ними, то уже не так страшно. Суворов никогда, ни в каких сражениях не отступал. И даже враги говорили о нём: "Где Суворов – там победа!"
Уйдёт отряд – пусто на улице. И на мосту пусто. И на притихшей набережной.
Изредка пройдёт морской патруль. "Чудо-богатыри!" – говорит Суворов. Пролетит в небе тройка наших истребителей – "Чудо-богатыри!" А если не военные? Женщина через мост на работу спешит? Мальчишки на санках полено домой везут? Девочка какая-то с продуктовой сумкой плетётся?…
Всё равно чудо-богатыри!
Потому что весь город – фронт. Все ленинградцы- солдаты. Все с фашистами бьются. Каждый на своём посту.
И Суворов на своём. У Кировского моста.
Наше небо
Вовка объявил бунт. Против воздушных тревог.
– Всё, – сказал он, выходя однажды из бомбоубежища. – Больше я сюда не полезу. Ты как хочешь, а мне на крыше лучше.
И что с ним только ни делали, загнать Вовку в бомбоубежище никто не мог. Заберётся на крышу – и лови его. Сначала ругались, а потом, когда Вовка потушил зажигалку, успокоились, разрешили ему на крыше дежурить. Даже и мне потом, заодно уж, тоже разрешили.
Вовка любил небо. Он мечтал стать лётчиком. До войны мы с ним даже на "мёртвой петле" тренировались, в Таврический сад ездили. Далеко!… Через весь город.
Нигде больше такого аттракциона не было, только в Таврическом саду. Заберёшься высоко-высоко, сядешь в коляску и – полетел!
Сначала вниз, вниз, вниз! Потом – раз! – наверх поехал. По кольцу. Охнуть не успел, – уже висишь вниз головой.
– А-а-а! – несётся над садом. Это кто-то вывалиться собрался.
