Красные облака - [4]
Теперь уже сколько лет прошло, могу сказать честно – у Кости эта голова была. Не чета нашим! Мы всё ещё мальчишками были, а он думал уже, как взрослый. Потому, наверное, мы так охотно и выполняли все его приказы. Скажет: "На чердак надо", – и верно, надо: мусор вытряхивать, воду в бочки таскать. Скажет: "Пошли на завод", – в проходной безо всякого пропускают. Станки в ящики заколачиваем. Для отправки в тыл. А то и так просто ходили. На Стрелку.
Лето было хорошее. Солнышко светило. На Стрелке полукругом зеленели деревья. Чуть ниже под ними спокойно набегала на гранитные ступеньки Нева. Кричали чайки. Звенели по Дворцовому мосту трамваи. И только притаившиеся под деревьями зенитки напоминали о том, что лето, солнышко, каникулы – это всё не то. Не самое главное. Главное сейчас – война.
Мы шагали по набережной мимо нашей школы, и Шлагбаум размышлял вслух, сколько ещё нам троим придётся всего сделать-переделать. Во-первых, надо организовать концерт для зенитчиков. Собрать всех ребят, кто остался в городе, и дать концерт. Потом надо узнать, где находится ближайший госпиталь, и писать письма для тех бойцов, которые сами не могут. А главное – следить и вылавливать "ракетчиков", которых фашисты забрасывают в наш город.
Фашистские самолёты ещё до Ленинграда не долетали. Их просто не пускали сюда наши истребители. Сбивали на подходе.
И немецкие пушки ещё не обстреливали дома и улицы.
Но когда я вспоминаю теперь, как это случилось, мне кажется, что какой-то вражеский снаряд – невидимый и неслышимый- всё-таки прорвался в наш город, прилетел прямо в наш двор, угадал точно в нашу дружную тройку.
Не настоящий снаряд. Настоящие были где-то впереди: свистящие, грохочущие, разрушающие дома… Но всё равно, мне кажется, что это был именно снаряд. Особый снаряд войны. От которого не рушатся дома и не падают люди, но всё равно больно.
Прилетел и разорвался. Прямо у нас во дворе.
…Мы сидели с Вовкой возле сарая и ждали Костю. Хотели идти к Неве: помогать морякам красить буксир в цвета маскировки. Всё было готово, но Шлагбаум что-то задерживался.
Наконец он появился в дверях и как-то медленно побрёл к нам через двор. Длинный, нескладный Шлагбаум в полосатой футболке.
– Я уезжаю, – сказал он.
– Куда? – не поняли мы сразу.
– Есть приказ об эвакуации маминого завода…
Костя был нашим командиром. Он лучше нас знал, что такое приказ.
– Сегодня, – вздохнул он и побрёл к нашей щели.
Щель была вырыта точно по чертежу. На всех окнах белели крестики против взрывных волн. На чердаках стояли ящики с песком и бочки с водой. Где-то с той стороны окон темнели плотные шторы светомаскировки. Дом был готов к обороне.
В полдень во двор въехала машина. Шофёр побежал наверх, вынес два чемодана, за ним спустилась тётя Лиза Стальбаум с каким-то узлом и кошёлкой. Всё это она забросила в кузов, а сама села в кабину.
Потом вышел Костя. Он тоже забросил в машину какой-то баул и стал оглядываться.
– Подите сюда! – позвал он меня и Вовку.
Мы подошли. Костя полез в карман, покопался там, что- то перебирая, и мы снова увидели на его ладони три осколка. Два маленьких и один побольше.
– Вот, – сказал Костя, – берите два.
Мы взяли маленькие.
А большой осколок поехал куда-то в тыл, в город Арысь, в эвакуацию.
Такие уж у войны законы: когда рвутся снаряды, осколки разлетаются далеко-далеко…
Батарея "Аврора"
Стреляла пушка.
Снаряд за снарядом! Снаряд за снарядом!
По врагу! По врагу!
Ствол у пушки раскалился так, Что даже краска с него полезла. Но раненый наводчик не уходил со своего поста. Раненые подносчики подавали и подавали снаряды раненому замковому.
И раненый командир орудия повторял и повторял сквозь грохот одну и ту же команду:
– Огонь! Огонь! За Родину! За Ленинград!
Враги наступали. Их было много. Очень много. Они лезли и лезли. Тарахтели автоматными очередями. Рвали землю взрывами гранат. Лязгали гусеницами танков.
Всё ближе. Ближе. Ближе…
И всё меньше снарядов оставалось на батарее.
Когда их не осталось совсем, враги захватили пушку.
Раненых моряков прикрутили колючей проволокой к замолкшему стволу орудия. Облили бензином.
Тощий фашистский офицер чиркнул зажигалкой…
Бой ещё не закончился. Фашистам надо было идти дальше. Но они не уходили. Они стояли вокруг пушки, переминались с ноги на ногу и ждали: когда же эти упрямые русские запросят пощады?
Не дождались.
Где им было знать, фашистским солдатам, что не простой была эта пушка, особенными были люди.
Были они авроровцами.
…Восьмого июля 1941 года на легендарный крейсер революции пришёл приказ: сформировать батарею особого назначения.
Тяжёлый автокран снял с корабля девять орудий. К вечеру подошли тягачи, погрузили пушки на свои плечи и потащили к Вороньей горе, к Дудергофу.
Первое орудие поставили прямо у подножия горы, неподалёку от каменного здания школы. Второе – через километр, около деревни Мурилово. Третье – ещё через километр. Четвёртое тоже… Вытянулась батарея почти до города Пушкина, до Александровки.
Не так-то просто установить тяжёлые морские орудия на земле. Но установили. Каждому выкопали котлован. Прикрыли маскировочной сеткой.
Для людей соорудили землянки, для хранения боеприпасов- погреба с бревенчатыми накатами. От орудия к орудию связь протянули.
