Красные маршалы. Буденный - [96]

Первый самый тяжелый бой конницы Котовского был в районе Таращи у Белой Церкви. Поляки устроили густые проволочные заграждения; на участке Котовского, скопилась сильная польская артиллерия. Передают, что под ураганным огнем, во главе бойцов бросился в атаку Котовский и будто бы, спешившись вместе с бойцами, сломали столбы, прорезали проволоку и в прорыв ринулись всадники за Котовским, падая и давя друг друга, под ураганным огнем.

Рубились с пехотой польских легионеров. Врезавшись в самую гущу, Котовский зарубил польского полковника. В этом бою потери котовцев были чрезмерны. Почти половина бойцов выбыла из строя. Любимец Котовского, приднестровский партизан Макаренко был убит, а комиссару полка Журавлеву снарядом оторвало руку.

Но после боя под Белой Церковью кавбригаде полегчало. Тухачевский сломал своим тараном польский фронт, поляки рухнули и по всему фронту побежали.

Находу, наспех пополняя свою кавбригаду Котовский бросился вместе с Буденным на Львов. Своим ударом-наступлением красная конница сшибла и повалила поляков. Неслись по 40 километров в день. Это было всесметающее наступление и котовцам уже мерещилось вот-вот перемахнут через порог Европы.

Котовцы шли мимо Пузырьков, Медведовки, Изъяславля, Катербурга, Кременца, неслись победными атаками. Под Белополем ночью при свете луны бросилась на них встречной атакой польская конница. Но отбил атаку Котовский с большими для поляков потерями.

Картина боев одна и та же. Когда после упорной борьбы уж изнемогала советская пехота, на смену появлялся Котовский с Криворучкой, Нягой, Кривенко, Удутом, с царскими полковниками и ротмистрами и конница, сверкая шашками, с гиком, свистом, улюлюканьем кидалась в атаку.

Иногда командование фронта — Егоров и Сталин — бросало кавбригаду в прорывы, в польский тыл и кавбригада наносила пораженья, мотаясь днями в промежутке за польским тылом.

Постаревший, бледный от переутомленья, с опухшими глазами, охрипший носился Котовский во главе бригады на знаменитом любимце бойцов «Орлике», по которому вся кавбригада гадала о боях и пораженьях: — захромал «Орлик» или невеселый — быть беде, разобьют; ладен, веселый — наша возьмет.

Котовский беспощаден. Хоть и имел в распоряжении подлинных военно-образованных офицеров, но командовал бригадой сам. Он не был военным, но был истым партизаном и воле его не перечь. Иногда бросал бойцов даже в ненужную, но «эффектную» атаку.

В бою под Пузырьками во время атаки, метавшийся словно страшный черт, забрызганный грязью, весь в пыли Котовский приказал Криворучко, спешно бросить эскадрон под командой Кривенко прямо в лоб польским пулеметам.

Жестокий приказ. Но такова уж эта полуразбойная, полуреволюционная армия, народ севший на коня, таковы ее нравы. Кривенко, удалой комэск, в другой раз может сам бы пошел в лоб на пулеметы, на бело-поляков. Но он наменял под весь эскадрон гнедых, как один, коней. Себя редко жалел, но подбор масть в масть гнедых коней стало жалко травить на польские пулеметы. И не пошел в лоб, а начал забирать сторонкой так, что густой пулеметный огонь хлестал мимо.

Котовский с коня это заметил.

— Эй! — кричит трещащим басом Криворучке, — «суда заходит твой Кривенко! Жарь в лоб!

— Ванька, в лоб! — надрываясь, кричит Криворучко.

Но комэск не то дрейфит, не то жалеет коней, гнет свою линию.

— Эх, Ванька, дурной хохол, попусту матка тебя носила! — и Криворучко пустил карьером коня к эскадронному.

Подскакав, осадил, ругается, кричит Криворучко, бросил шапку о земь. И вдруг со всех сил опустил саблю полкового командира на голову Кривенко. Кривенко упал с седла. Эскадрон в замешательстве. Конники пососкакивали с лошадей, матерятся, крики, проклятие «мать перемать»! Но тут уж скачет сам Котовский. И Криворучко, взяв в командованье эскадрон, под дикое ура и улюлюканье бросается в пулеметный дождь прямо в лицо врага.

Правда, шашечного удара Котовский не одобрил, еле выжил Кривенко, треснул череп.

— Можно, конечно, расстрелять, но не в таком случае, — говорил Котовский.

Да и Криворучко чувствовал, что зря хватанул, все спрашивал Котовского:

— Григорий Иваныч, а що воне таке за трыщина… що таке?

Но когда выздоровевший, мрачный Кривенко пришел к Котовскому просить перевода в другой полк, Котовский встретил его сурово:

— Я хотел взгреть Криворучко за то, что он тебя предателя революции не расстрелял!

На помощь пришел сам Криворучко с хохлацкой хитростью. Послал Котовскому отбитое офицерское польское седло — первый сорт. И заговорил:

— А що, Григорий Иваныч, не назначить мне Ваньку обратно эскадронным? а?

— Как хотите, ведь «физическое внушение» ему сделали вы, я тут не при чем, — пробасил Котовский.

— Так я ему дам эскадрон, у меня така думка, що дурость Ванькина уся через тую трыщину выйшла…

И Кривенко снова взял в командование эскадрон. В крепкой узде держал Котовский свою «шпанку». Закоренелых, нешедших ни на какой страх мародеров-бойцов расстреливал. Правда, говорят, эти расстрелы с трудом переносил комбриг. Садился после них в хате за стол, сжимал руками голову, скреб свою блестящую лысину, бормоча, ругаясь по-молдавански: