Красные камни Белого - [18]

– То есть ты не беспокоишься?

– До тех пор, пока не вспомню, кто я такой, мне вообще на все плевать, – честно ответил Тыква. – Нет смысла дергаться. Я могу оказаться царем спорки, а могу – беглым каторжником. Возможно, эта милая девушка – моя наложница. – Он кивнул на Кугу. – Или жена, или мы вообще незнакомы. Мы сочли Свечку шлюхой, но она больше тянет на девственницу, которую вытряхнуло из одежды. Привереда смахивает на адигену, но манерам легко обучиться, а дурной характер ни о чем не говорит.

– Спасибо, Тыква.

– На здоровье. – Спорки зевнул. – Что же касается тебя, Рыжий, то ты можешь оказаться и полицейским, и преступником, и моим телохранителем. И все – с одинаковой вероятностью.

– Красиво загнул, – признал Рыжий. – Какой вывод?

– Наслаждайся тем, что ничего не помнишь, – пожал плечами спорки. – Мы оказались в удивительной ситуации: нам все безразлично. Не зря ведь говорят, что чистая совесть – это признак плохой памяти, вот и пользуйся. Мы никому ничего не должны, и нам никто ничего не должен. Мы абсолютно свободны.

– Непривычная мысль.

– Значит, Рыжий, ты слишком занятой человек. А ты что скажешь? – Тыква с улыбкой посмотрел на Кугу. – Не припоминаешь среди своих друзей красивого спорки?

– Нет.

– Тем лучше. Мы можем начать все сначала.

– А если между нами ничего не было?

– Мы можем это изменить.

– Он к тебе клеится, – усмехнулась Привереда.

– Я заметила, – не стала скрывать Куга. – И, кажется, я к такому привыкла.

Все спорки – уроды. Это жесткое определение прикипело к ним намертво, стало их синонимом, их грязной, но заслуженной кличкой. Уроды. Белый Мор жестоко поиграл со своими детьми, сделав их внешность отвратительной для взгляда обычного человека, но выходцев с Куги ужасная болезнь пожалела. Мазнула по ним кисточкой, навсегда окрасив волосы в синий цвет, и больше не тронула. Более того, Мор сделал так, что спорки с Куги отличались удивительной, тонкой красотой, заставляющей сердца сжиматься, а души – петь. Синеволосые очаровывали, и даже адигены, случалось, теряли головы от чар этих прелестниц.

– Ну и ладно!

Привереда резко ускорила шаг.

– Ты далеко?

– Поговорить с Грозным насчет привала, – зло ответила девушка. – Вас ведь не допросишься.

* * *

Считается, что миры Ожерелья – самые старые обитаемые планеты Герметикона – похожи друг на друга, как первосортные, только что извлеченные из ракушек жемчужины. И в этом утверждении есть определенный смысл, поскольку в те далекие времена, когда люди заселяли первые миры, путешествуя среди звезд с помощью Вечных Дыр, никакой иной культуры не существовало – только адигенская. Архитектурный стиль того времени современные эстеты любили обзывать «тяжеловесным», высмеивали его в остроумных статьях и рассуждали о необходимости тотального сноса старинных зданий, забывая о том, что именно могучие стены адигенских городов позволили переселенцам закрепиться в новых мирах.

Легкомысленность вообще свойственна людям.

Много воды утекло с тех пор, как Добрые Праведники, возводившие первые столицы Ожерелья, оставили людей. Много воды, и еще больше крови. Закрылись Вечные Дыры, миновали столетия отчуждения, на каждой планете возникли собственные архитектурные стили, и составляющие Ожерелье жемчужины перестали быть одинаковыми. И если старые города еще сохраняли родовые черты, то сферопорты, эти «лица» планет, ворота и визитные карточки, постоянно расширялись и перестраивались, вбирая в себя приметы всех проходящих эпох. Каатианский Шекберг, к примеру, превратился в лоскутное одеяло, в котором старинные кварталы соседствовали с более поздними, выстроенными в стиле «нуво», а те, в свою очередь, перетекали в хитроумные здания «барсо». Радикальные галаниты перестроили Бей-Гатар в современном стиле, навсегда избавившись от наследия ненавистных им адигенов. А вот на Верзи отдали предпочтение роскошному «энтику», украсив Жерн домами с колоннадами и портиками. Небоскребов в стиле «энтик» не построишь, строения получались приземистыми, не выше десяти-пятнадцати этажей, зато надежными. Как и сами верзийцы.

Надежность вообще была козырем этого мира: во внутренней политике, во взаимоотношениях с соседями, а главное – в финансах. Репутация верзийских банков обеспечивала им непререкаемый авторитет во всем Герметиконе, и каждый человек знал: если хочешь сохранить и преумножить свое золото – неси его верзийцам. Проценты небольшие – а что вы хотите от консерваторов? – зато выплачены будут точно в срок. И люди несли свое золото верзийцам, потому что…

Надежность, надежность и еще раз надежность.

– Каатианские дукаты? Неплохо, неплохо… – Уличный меняла, владелец малюсенькой, состоящей из одной-единственной комнатушки лавки, внимательно, но не прибегая к алхимическому анализу, изучил серебряные монеты, после чего поинтересовался: – Цехины или верзийские марки?

– Ассигнации.

– Мой курс один тридцать восемь, на один пункт лучше, чем в банке.

– Поэтому я здесь.

А еще потому, что обменивать деньги на улицах Жерна совершенно безопасно. Все финансисты Верзи – и уличные менялы, и владельцы крупнейших банков – были членами Золотой Гильдии и не рисковали плутовать, опасаясь позора и пожизненного отзыва лицензии.