Яноро попробовал делать стрелы, но выходило сущее уродство, не пригодное ни к бою, ни к охоте. Это он понял по неуверенному, полному жалости голосу сестры.
— Ну… в этот раз получше… мне кажется… уже почти…
Талэйта не умела притворяться. После ее слов Яноро ломал древки и уходил из дома. Взять палку, чтобы ощупывать дорогу, не позволяла глупая гордость. Яноро то и дело спотыкался, налетал на людей и огрызался, когда они пытались ему помочь или посочувствовать. Подумать только: не так давно он был удачливым главой наемников! А кем стал? Калекой.
Постепенно он привык не видеть. Обострились слух и обоняние, а пальцы обрели небывалую чувствительность. Тогда же Яноро обнаружил, что звуки — цветные.
Шорох шагов — желтый. Но не как подсолнух, а как песок. Слабый ветер — серо-голубой, а ураганный — темно-синий. Набегающие на берег речные волны золотые, цвета солнца. Кудахтанье кур — красное, блеяние овец — бурое. А речь у всех людей разная — от прозрачной до густо-черной.
Спустя два месяца после того, как ослеп, Яноро вспомнил об отце. Тот тоже был наемником, но не таким удачливым, и в глухое время промышлял горшками да кувшинами. Яноро попросил сестру найти старый гончарный круг. Она отыскала, а он накопал на берегу глины.
Сначала посуда получалась столь же уродливой, как стрелы, но рыжее жужжание и влажная глина, ласкающая пальцы, успокаивали. В конце концов, с круга начало сходить нечто сносное. По крайней мере, так утверждала Талэйта, и на этот раз не врала. Сестренка помогала обжигать горшки в печи, а потом шла с ними на ярмарку. Удивительно, но их брали. Там же, на ярмарке, сестра познакомилась с мещанином из Кечи — близлежащего городка — и скоро тот пришел свататься. Яноро понравился голос жениха и то, что он говорил — из его слов следовало, что рядом с ним нищета Талэйте не грозит.
Отгремела свадьба, и сестра уехала. Уговаривала брата отправиться с ними: мол, у Барто дом большой. Яноро отказался. Горшки и кувшины помогут ему не помереть с голоду. Правда, справляться по хозяйству без Талэйты будет сложно, но лучше так, чем зависеть от милости ее мужа.
Сестра упросила соседку помогать Яноро, и та помогала. Вот только его в родной деревне ничто больше не держало. Оставаться здесь, где все знали его прежнего, стало невыносимым. Яноро продал дом и ушел. Можно сказать: куда глаза глядят. Да только они никуда не глядели. Потому отправился, куда ноги ведут. А что случится в дороге, неважно — хоть смерть.
Он шел то пешком, то напрашивался в проезжающие мимо крестьянские телеги. С одним из мужиков разговорился. Тот рассказал, что возвращается с городской ярмарки в имение барона. Обещал похлопотать, чтобы Яноро позволили там остаться.
Так он и оказался в поместье Шандора Сабо. Сначала не думал задерживаться надолго. Раз жизнь не радует, то лучше провести ее в поисках лучшей доли: либо найти, либо сдохнуть.
Кто бы мог подумать, что удача ждет его здесь, и что имя ей — Илонка. Даже не верится, что всего одна встреча с ней принесла столько радости. Переливы ее голоса растворяли в себе, проникали в кровь и будто бы возвращали зрение. Она пела, потом говорила, а у него перед глазами проносились лесная тропинка, усеянное раковинами побережье, костер в степи, залитая летним солнцем луговина, покрытые снегом верхушки елей. А в небе реяли птицы, на земле колосился ячмень, и черноглазая девка, обнаженная, наглая, купалась в нем. Наваждение, не иначе.
Не разочароваться бы только… Она так и не сказала, есть ли у нее дружок. Даже если нет, это еще не значит, что ей нужен слепец, перед которым даже новым нарядом не похвастать.
* * *
Илонка поднялась в прекрасном настроении. Даром, что гуляла полночи, а потом долго не могла заснуть: мешало сладкое смятение. Она тщательно причесалась, достала из сундука, стоящего в углу крохотной комнатушки, одно из самых красивых платьев и надела. Тут же хихикнула. Какая она глупая! Он же все равно не увидит. Ну и ладно. Хорошо, что не увидит.
Задвинула холщовую занавеску, скрывая кровать, и наскоро перекусила вчерашним хлебом и молоком. Подошла к ткацкому станку, заправленному тонкими синими нитями. Илонка гордилась, что ей доверяют ткать из дорогущей шелковой пряжи. А все потому, что она — одна из лучших мастериц в имении.
Поправив грузики, сняла челнок с крючка и протащила через зев. Теперь подбить уток, переместить ремизку, снова подбить и повторить все сначала. Руки выполняли привычную работу, а мысли блуждали в давешней ночи. Хотелось петь, и Илонка пела. То грустные тягучие песни, то развеселые прибаутки.
Незаметно время подползло к полудню. Обед, потом вновь работа и песни. К закату ткань была почти готова. Завтра утром закончит и отнесет в замок. Сейчас же можно поесть, но почему-то не хочется. Лучше присесть на крыльцо, полюбоваться закатом и помечтать.
Она открыла дверь и вскрикнула. У входа стоял Яноро.
— Здравствуй, — сказал он. — Думал постучать, да ты пела. Прерывать не хотел. Заслушался, — он усмехнулся и добавил: — Сладкоголосая ты.
— З-зачем… постучать?
— А что, незачем? Ладно, без стука буду входить, раз позволяешь, — кажется, он ее просто дразнил, но к щекам Илонки все равно прихлынул жар.
