Красные фонари - [38]

Конечно, каждый уход Даля из очередного театра имел разные причины.

Помню репетиции в зале Чайковского спектакля «Почта на юг» по Сент-Экзюпери. Мы должны были играть втроем — Бурков, Даль и я. Мы приходили и начинали репетировать. Через пять минут Даль и Бурков исчезали в боковой комнате и выходили из нее в совершенно непотребном виде. Я заглянул как-то, чтобы посмотреть, что они там делают. Они выпивали. После этого Даль появлялся на сцене, говорил десять слов бодро, совершенно трезво, а на одиннадцатом валился и начинал хохотать. Хохотал он не оттого, что был пьян, а потому что ситуация была глупой. Репетиции совсем не ладились. Я не пил, но хохотал вместе с ним. Нужно было действительно напиться, дико смеяться и валять дурака, потому что это было несерьезно. Это был тот самый случай, когда надо было все зачеркнуть. И мы зачеркнули — сначала Даль, потом я.

Вообще я очень жалею, что очень мало с ним поработал вместе. И ругательски себя ругаю, что в свое время отказался от съемок в фильме «Вариант «Омега»». Меня уговаривали, а я, идиот, даже зная, что будет Олег, все же отказался. Прекрасно сыграл роль Шлоссера И. Васильев. Но я-то не сыграл и теперь не могу себе этого простить.

Олег, видимо, тоже хотел работать со мной. Незадолго до своей смерти он увидел меня на «Мосфильме» и сунул мне экземпляр «Зависти» — инсценировки по Ю. Олеше, которую написал сам. Я его очень быстро понял. Он сказал: «Ты все понимаешь!» Потом добавил: «Почитаешь. И приходи в зал Чайковского. Там скоро будет лермонтовский спектакль». У меня никак не укладывалось — Даль и Лермонтов, стихи и джазовый ансамбль «Арсенал».

А потом, уже после смерти Олега, я был потрясен, услышав его лермонтовский спектакль в записи на домашнем магнитофоне. Это было страшное посещение квартиры Даля. Я пришел туда по свежим следам. Впечатление было невероятное, особенно по тому времени, когда просто нельзя было дышать. Поэтому мне его уход из жизни показался естественным. Неестественно, что мы оставались жить.

Я и ты

Роза

Молчит страна, как в доме мебель,

Как ни поставь, так и стоит.

Для всей страны единый гребень,

Сегодня — сыт, а завтра — бит.

Нет, не дубы стоят, а стулья,

Нет, не березы — двери, стол.

Лежит беззубый от разгулья,

В кровь стертый бывший желтый пол.

Стоят, как часовые, стены,

И потолок — им небосвод.

Всех превращает нас в полено

Наш пилораменный завод.

Вдруг среди этого кошмара,

Где кровью харкала пила,

Посередине тротуара

Святая Роза расцвела.

От горя треснутая ваза

Казалась бледной и худой.

Сама, без всякого приказа,

Святой наполнилась водой.

И стали вновь шкафы — дубами,

Березами — паркетный пол,

И с деревянными гробами

Последний поезд отошел.

А на ветвях запели птицы,

И солнце стало так сиять,

Что захотелось помолиться,

Смеяться, плакать и молчать.

Нож

В нем лаконично все и кратко,

Вот — лезвие, вот рукоятка.

Убей им или что очисти,

Он — ничего без нашей кисти.

Но если вдруг над ним нависли,

Как колдовство, дурные мысли,

И чует острие металла,

Когда внутри клокочет жало,

Тогда одно телодвиженье —

И кровь смывает напряженье,

Волною набегает дрожь,

В моей руке слабеет нож.

Пиво

Не знаю лучше ощущенья,

Когда в руке держу тарань,

Когда губа утонет в пене

И сладко съежится гортань.

Как это вкусно и красиво —

Желтеет кружка, как янтарь.

И все народы жаждут пива,

Среди напитков пиво — царь.

И если станет вдруг тоскливо,

Ты не печалься, слез не лей,

А вспомни — есть на свете пиво,

И сердцу станет веселей.

Бледнеют золотые слитки,

Когда из бочки бьет струя.

И все побочные напитки

Уже не стоят… ничего.

Яйцо

Всех породило яйцо,

Мы вышли из его пеленок —

Кто с человеческим лицом,

А кто-то с клювом, как цыпленок.

Так начинался маскарад,

Как ловко кто-то все придумал,

И на скорлупочный наряд

Надел и маски, и костюмы.

Кто первым был, в конце концов,

Яйцо иль курица, — неважно,

И хрупким было то яйцо,

И курица была отважной.

И гладок был яйца овал,

И силуэт безукоризнен,

О, смертников великий бал,

Под каждой маской — тайна жизни.

Цепи

Ты, колокол, звонишь по ком?

То нежно ты зовешь, то грубо,

Мы ходим по цепи гуськом

Вокруг таинственного Дуба.

И кот мурлычет неспроста,

Но жизнь от этого нелепей,

Зачем с цепочкой для Креста

Бренчат еще и эти цепи?

Ты, колокол, звонишь по ком,

Кому даешь освобожденье?

Кому заменишь целиком

Оков ржавеющие звенья?

Снежок

Небесный легенький пушок

На землю темную прилег,

После тяжелого маршрута

Окончен затяжной прыжок.

Пришел зимы недолгий срок,

И замер белый купол парашюта.

Еще о снеге

Он с неба к нам валил, лохматый,

Как зимний праздничный сюрприз.

А мы его теперь лопатой

С балкона сбрасываем вниз.

Снег хрупким, ломким стал и хлипким…

Все тает, только поспевай,

Как тут исправить все ошибки?

Пожил немного и — прощай.

* * * *

Окончилось лето,

Устали поэты,

На время свое отложили перо.

Раскрыты секреты, все песни допеты,

Что новым казалось — вдруг стало старо.

Остались заветы, загадки-ответы,

Но как нам жить дальше,

Не знает никто. При капельке света

Мы жарим котлеты,

А кто-то на даче играет в лото.

* * * *

Как вода со светом —

В радужной капели,

Как любви сонеты —

В призрачной пастели

На картон ложатся,

Солнышком согреты,

Краски акварели,

Пятнышки портрета.