Краснов - Власов - [6]

Здесь же, я посвятил Петра Николаевича в мой план, рассчитывая сначала заручиться поддержкой начальника штаба Ф. И. Трухина, а после, совместно с ним, выяснить отношение Р.O.A. к казачеству уже у А. А. Власова.

Считая полезным, если со мной в штаб Ген. Власова поедет также и Донской Атаман, я свои доводы привел Ген. Краснову и он дал на это свое согласие.

Больше я не мог задерживать Петра Николаевича и потому поспешил домой, обещав ему, после первого моего визита Ген. Трухину, приехать к нему и подробно его обо всем информировать.

Весь вечер я провел в беседе с Донским Атаманом. Я передал ему, в общих чертах, мой разговор с Ген. Красновым и просил его поехать со мной в штаб Ген. Власова. Атаман обещал мне это и полагал, что ему удастся устроить мое знакомство с Ген. Трухиным, так как он уже был знаком и с ним и с А. А. Власовым.

Штаб последнего находился в деревне Добендорф, около часа езды от Берлина по железной дороге.

На следующий день мы отправились туда и, благодаря содействию начальника личной канцелярии Ген. Власова, полк. К., нам удалось преодолеть все «рогатки» и дойти до кабинета начальника штаба Федора Ивановича Ген. Трухина. Его штаб занимал четыре комнаты в партере небольшой виллы, а в первом этаже находились жилые помещения.

Начальник штаба принял нас официально, но любезно. Донской Атаман, представляя меня, сказал, что я бывший ближайший соратник Ген. Краснова в Гражданскую войну, что я недавно приехал в Берлин, бываю у Петра Николаевича, пользуюсь его доверием и поддерживаю с ним тесный контакт.

После короткого вступительного разговора, чисто информативного характера, я исподволь приступил к изложению цели нашего посещения, а также и мотивов, побудивших меня на такой шаг.

Прежде всего, я считал необходимым предупредить Ген. Тру-хина, что я не являюсь ни официально уполномоченным, ни посланным сюда Ген. Красновым, а предпринял это исключительно по собственному побуждению и инициативе, но что о своем намерении я поставил в известность Петра Николаевича и он против этого не возражал. Поэтому все, что он сейчас — от меня услышит, я просил его рассматривать и расценивать, как лично мое мнение, но не больше. Я просил его также не осудить меня за мою прямолинейность и не истолковать мои слова в каком либо ином смысле. Как старый казак и офицер, я руковожусь искренним желанием пользы общему русскому делу, будучи глубоко убежден, что при обоюдном желании, все существующие трения между Р.O.A. и Казачеством, могут быть легко устранены.

— «Иначе,» — сказал я, — «существующий между ними ров, обратится вскоре в пропасть, чему будет радоваться кто-то «третий», стоящий пока в тени».

Затем я рассказал ему, что, будучи еще в Вене, мне нередко приходилось слышать о весьма натянутых взаимоотношениях между штабами Р.O.A. и казачьим, чему тогда я не придавал значения, относя все это в область слухов и сплетень. Но, прибыв в Берлин и вращаясь в высших казачьих кругах, я, к сожалению, вскоре убедился в обратном. В подтверждение моих слов, я стал приводить ему факта, слышанные мною от Петра Николаевича, умышленно скрыв все, что касалось лично А. А. Власова и что, как мне казалось, могло не только не улучшить, а еще больше ухудшить отношение между Р.O.A. и Казачеством.

Говоря о печати, я сказал, что всякое действие обычно вызывает противодействие, что мы видим и в этом случае. Выпады против Казачества и дискредитирование его высшего командования, побуждает казачьи газеты к немедленному ответу и, быть может, даже в более резком тоне.

— «Из своего личного опыта знаю, что при Вашем желании, как начальника штаба, Вы могли бы легко устранить это вредное для обеих сторон явление» — сказал я, — «а одновременно я бы настоял, через Ген. Краснова, то же самое провести и в отношении казачье! прессы. Точно также, при наличии обоюдной доброй воли, еще легче разрешился бы вопрос и о так называемых «дезертирах». Разве не было бы правильным, чтобы от лиц, состоявших уже на службе в казачьих частях или учреждениях, а затем, появляющихся у Вас, с просьбами о приеме их в Р.O.A., требовать предъявления ими особых удостоверений, что они освобождены от службы?» — спросил я.

«Едва ли Вы будете отрицать, что среди указанных лиц могут оказаться и такие, которые, путем поступления в ряды Р.О.А., стремятся лишь избежать заслуженной ими кары за какой-нибудь антидисциплинарный поступок. Конечно, одновременно, те же требования должны быть предъявлены и Гл. Упр. Каз. Войск к лицам, оставившим ряды Р.O.A. и желающим вступить в казачьи части. Нередко эти лица, чтобы оправдать свой переход в Р.O.A., рассказывают Вам разные небылицы. Мало того, они клевещут на Казачество и на высшее командование, не оставляя в покое даже и Петра Николаевича. Временами все это и, конечно, в еще более искаженном виде, долетает до Ген. Краснова, вызывая у него оправданное чувство огорчения и обиды. Не могу утверждать, — продолжал я, — но слышал, будто бы, в рядах Р.O.A. формируются уже казачьи части. Если это отвечает действительности, то очень трудно подыскать оправдывающее обоснование такому факту, при наличии Гл. Упр. Каз. Войск Между тем, у высшего казачьего командования, это явление вызывает естественное недоумение и порицание. Известно мне также, что в «Комитет Освобождения России» вошли два казачьих генерала, которых хорошо знает и высоко ценит Ген. Краснов. В названном Комитете они Вами рассматриваются, как представители Казачества. На самом деле, это совсем не соответствует фактическому положению, что может подтвердить и присутствующий здесь Донской Атаман. Названные генералы, по словам Ген. Краснова, не являются официальными представителями Казачества. Они могли войти в «Комитет» только персонально.