Краснов - Власов - [10]

— «Я не дипломат, а только военный, но в Советском Союзе я прошел суровую школу и тяжелую жизнь и иногда вижу в людях то, что другие не могут в них подметить. Всю мою жизнь я посвятил военному делу и обладаю достаточно большим и сложным стажем».

Взяв книгу, лежавшую на столе и показывая ее нам, он сказал, что в ней есть подтверждение его словам и указание, что самая лучшая дивизия и корпус в Красной армии были те; коими он командовал. После этого, он коснулся своего прошлого, его службы в Китае, в качестве Представителя Красной Армии, затронул и свое участие в нынешней войне, с гордостью оттенив, что именно его армия расстроила все планы немцев и не допустила их захватить Москву.

Вдруг его мысли неожиданно приняли иное направление и Ген. Власов, несколько волнуясь, стал рисовать нам свое теперешнее положение.

— «Я нахожусь сейчас» — говорил он, — «в особо тяжелых условиях. Немцы всячески тормозят мою работу, много обещают, но ничего не выполняют. Докатятся до краха, пусть винят самих себя, а Власову терять нечего. Все, что он им?л, он уже потерял, включая и дорогих дочурок. Можете себе представить, что они там пережили? Но все равно, я перед немцами расшаркиваться не буду, как то делает Краснов. Я ставлю им свои условия и настойчиво требую их выполнения. В это же время, со стороны Краснова, вместо поддержки, я вижу только интрига и на каждом шагу забрасывание грязью и меня и Р.O.A. Слишком переоценивает себя Петр Николаевич, не считается с реальной обстановкой, в полном смысле слова — романист. Не хочет по добру по здоровому, ну и не надо. Просить не буду. Если он считает, что Власов придет к нему с поклоном, то он ошибается. Я найду иной путь.»

Продолжая дальше упрекать Ген. Краснова, Ген. Власов сказал, что Краснов глубоко заблуждается, думая, что Казачество стоит за ним и не желает учитывать, что придет момент и на зов Р.O.A. все казаки вольются в нее а Краснов останется один, со своим племянником, — С. Н. Красновым.

С не меньшей резкостью Андрей Андреевич обвинил Петра Николаевича в том, что тот ведет игру на его «Манифесте», прививая Казачеству мысль, что отсутствие в нем упоминания о казаках, — равносильно тайному желанию Власова уничтожить Казачество, как таковое, что, естественно, у многих казаков вызывает оправданное опасение.

— «А Краснову хорошо известно», — сказал Ген. Власов, «что я не сделал этого только потому, что скажи я о казаках, то я должен был бы тогда упомянуть и о всех других, как например. Украинцах, народах Кавказа и т. д.».

Столь же горячо критиковал он Ген. Краснова за его упорное нежелание понять и осознать необходимость единого командования и добавил, что точка зрения Петра Николаевича на этот предмет ему хорошо известна.

— «Не хочет, не надо, просить не буду, обойдемся и без него. Да и на что он сейчас способен, когда он, как я слышал, едва передвигается, скажет что-нибудь и тотчас же забывает».

И долго еще Ген. Власов расточал совершенно необоснованные и обидные упреки по адресу Ген. Краснова.

Стараясь не пропустить ни одного слова, я внимательно его слушал. Одновременно в моем сознании мелькала мысль: неужели же Федор Иванович так подготовил Ген. Власова, о чем он меня заверил? Несколько раз я недоуменно и вопросительно посматривал в сторону Ген. Трухина. Каждый раз я замечал, что он незаметно делает мне рукой какой-то знак. Непонятно было для меня и его поражающее спокойствие и полное-равнодушие к тому, что говорил Ген. Власов. Только, когда мы оставили Андрей Андреевича, Геп. Трухин объяснил мне значение этого. Он сказал, что он старался дать мне понять не принимать близко к сердцу слова Андрей Андреевича, ибо натура его такова, что сначала он должен горячо и резко выговориться и только затем будет уже рассуждать спокойно.

Наконец, совершенно неожиданно, Ген. Власов спросил меня: «— Ну что вы теперь можете сказать?»

Быстро собравшись с мыслями, я ответил: «Очень много. Прежде всего скажу, что мне было больно слушать Ваши обвинения и незаслуженные упреки по адресу Ген. Краснова. Вы сами сказали, что Петр Николаевич ценит меня за то, что я говорю ему правду в глаза. В таком случае, разрешите мне быть правдивым и в отношении Вас. Вы отлично знаете цель моего визита к Вам, а я добавлю еще, что у меня нет намерения наниматься к Вам на службу, или просить Вам о чем либо лично для себя. Такие предпосылки позволяют мне говорить с Вами совершенно откровенно. Слушая ваше каждое слово, я болел душой и как русский патриот, и как казак, и в то же время думал: два крупных государственных деятеля, одинаково горячо любят свою Родину, оба стоят во главе русского национального движения, имея одну и ту же конечную цель: освобождение русского подъяремного народа и свержение коммунистической власти; оба несут огромную ответственность перед теми, кто идет за ними, а значит и перед историей. И эти два человека до сего времени не нашли общий дружеский язык для взаимного понимания. Разве можно отрицать, что пропасть между вами и Ген. Красновым образовалась искусственно и, по моему глубокому убеждению, без достаточных реальных к тому оснований? Но вместе с тем, она сильно вредит русскому национальному делу. Я несколько раз и подолгу беседовал с Ген. Красновым на эту тему и могу вас заверить, что он усвоил мою миролюбивую точку зрения. Мало того, считаю своим долгом доложить вам, что я никогда не слышал от него резких выпадов и упреков по отношению вас. Вот почему я смею утверждать, что ваши информации о Ген. Краснове далеки от истины. Скорее, я вынес впечатление, что Петр Николаевич искренно скорбит душой о том, что между возглавителями Р.О.А. и Казачеством существует рознь и вражда. Я уверен, что то же самое скажет вам и присутствующий здесь Донской Атаман».