Красное Солнышко - [8]

Старый Малкович, как и большинство славянских витязей, был совершенно равнодушен к верованию в созданных народом богов. Слишком он много перевидал на своем веку. Славянский Перун, прибалтийский Радегаст и Сварог, арконский Святовит, норманнский Один: что ни народ, то бог! Всем им где же верить, так пусть уже старики да женщины к этим созданным человеческими руками богам прибегают, а храбрый витязь больше на свой меч должен надеяться. Но вместе с тем Добрыня знал, что всюду жрецы выступают как умнейшие люди, великая сила, и потому раздражать их да перечить им опасно, особенно тогда, когда приходится обращаться к ним с важными просьбами. Поэтому он только вздохнул и опустил глаза, боясь выдать их блеском свои мысли.

Бела между тем продолжать ласкать Владимира, опустившегося к его ногам.

Сгорбленный, отживший свой век старец и молодой, полный жизни красавец составляли чудную группу. Даже суровый Освальд невольно залюбовался ею и воскликнул:

– Да поразит меня свирепый Локки[9], если я когда-нибудь слышал, чтобы великий Бела так принимал кого-то из своих гостей!

Бела поднял на него глаза и чуть заметно улыбнулся.

– Я слабый исполнитель воли божества, – произнес он.

– Так, стало быть, твой Святовит благосклонен ко мне! – вскричал Владимир.

– Я уже сказал, – ответил Бела, – что твой приезд приятен Святовиту.

– Тогда он поможет мне вернуть стол моего отца и отомстить за брата!

Бела покачал головой.

– Увы! Я не могу еще сказать тебе, сын мой, этого.

– Отчего, отец?

– Я вопрошал Святовита лишь о твоем прибытии на Рюген.

– Тогда спроси его скорее. Спроси, отец, я принесу, какие ты назначишь, жертвы, твоему богу. Ах, отец, как тяжело знать, что кровь остается неотмщенного!

– И обида тоже! – тихо сказал Бела.

– Ты о Рогвольдовне? – вспыхнул Владимир, и глаза его загорелись диким огнем. – И сюда уже дошли вести о моей обиде? «Сына рабыни разуть не хочу!» О-о-о! Змея лютая! Она ужалила меня в сердце, и боль не прошла еще. «Сына рабыни!» Моя мудрая бабка называла мою мать дочерью, мой отец не имел после нее других супруг. Рабыня! Слышишь, дядя? Рабыня! Ты тоже раб? И кто говорит это? Дочь чужака, пришедшего неведомо откуда. Ведь землю кривичей из милости Ярополк-братоубийца дал Рогвольду во владение, а я князь по рождению. Сын рабыни! Да все они кровью, жизнью своей поплатятся за эти слова!

В сильном нервном возбуждении Владимир вскочил на ноги и теперь, тяжело дыша, стоял перед Белой. Лицо его так и пылало, глаза горели, гнев всецело овладел им. Бела и Освальд любовались молодым князем. Добрыня, казалось, совершенно равнодушно смотрел на племянника.

– Ты, войдя сюда, – продолжал Владимир, обращаясь к Беле, – сказал: братоубийца Ярополк берет за себя супругой Рогвольдовну. Так я скажу, что этого не будет!

– Кто же помешает им? – спросил Бела.

– Я!

– Ты? Уж не один ли ты пойдешь на полоцкого и киевского князей?

– Подниму Новгород, если ты мне не поможешь.

– Да, если только удастся. Знаю я этот народ приильменский! – возразил Бела. – Ох, как я его знаю! Они у себя шумят, кричат на вече, а на всякую войну идут неохотно.

– Теперь за мной пойдут. В Новгороде уже изведали, каковы посадники Ярополка. Слыхали мы с Добрыней, как плачутся, меня вспоминаючи. Рады будут, когда вернусь. Слышишь ты, кривичи с Рогвольдом верх над Новогородом берут. Полоцк выше Новгорода забирается. Ко мне уже гонцы были, вот и иду я теперь в свою область, сперва до Полоцка доберусь, с Рогвольдом посчитаюсь, а потом и Киев посмотреть пойду. Мне, если хочешь знать, так и твоей помощи не нужно.

Тень неудовольствия набежала на лицо Белы.

– Зачем же ты явился просить о ней? – холодно спросил он.

– А так. Дашь дружины, убытка не будет, пригодятся, а не дашь – все равно!

Гневный порыв уже прошел. Владимир успокоился и теперь говорил, то и дело взглядывая на дядю, как бы ища в его глазах одобрения своим словам. Добрыня сидел все время понурившись, но при последних словах племянника встрепенулся и, устремив на Белу взор заговорил:

– Правду, отец Бела, говорит племяш-то мой, на Руси за нас и Новгород, и Киев, и вся Древлянщина. Слово скажи, появись среди них – поднимутся и пойдут. А если пришли мы просить у тебя дружины, так нужна она нам как охрана в пути, да на первый какой-нибудь случай, ибо как князю без войска быть? Вот тебе мой сказ, а на остальном твоя воля.

Малкович смолк и с удовольствием погладил бороду. Он видел, что его слова произвели впечатление на жреца Святовита. Бела в самом деле недоуменно посмотрел на Освальда, как бы желая узнать, каково его мнение, но норманнский витязь сидел, потупив голову, и не промолвил ни одного слова. Он как будто был сконфужен чем-то и страшился поднять глаза на Белу. Тот понял, что от норманна ждать объяснений, по крайней мере немедленно, нечего, и чуть слышно вздохнул. Старик ожидал, что пришельцы придут к нему и будут униженно просить помощи. В ответ он решил поставить свои условия, предварительно измучив их ожиданием, но выходило совсем не то. Ясно было, что они искали только союза и на все, что он им предложил бы, могут и не пойти. По крайней мере, так понял Бела речь Добрыни. Теперь старик пожалел, что отнесся слишком ласково к Владимиру, но изменить обращение, показать себя неприступно серьезным, по его мнению, было уже поздно.