Красное небо - [39]

Под кутузку приспособили небольшую полутемную кладовку при вокзале. Вдоль стен сколочены узкие нары, посередине шаткий стол на козлах. Маленькое окошко было забрано решеткой. Не успел Ратмир толком оглядеться, — хотя трудно было что-либо разглядеть в темной кладовке, — как на него молчком набросились двое, вмиг отобрали хлеб и картофелины. И тут же отступили к нарам. Опомнившись, Ратмир почувствовал, как в нем поднялась дикая злоба против этих двоих, лишивших его куска хлеба. Сжав кулаки, он так же молча бросился на них.

Одного ударил в зубы, вырвал из рук горбушку, второй лягнул его ногой в живот. Ратмир, охнув, согнулся, потом неожиданно резко выпрямился и боднул ударившего головой в челюсть. Тот взвыл и опрокинулся на нары. Ратмир кинулся на него, но одна нога его вдруг поехала куда-то в сторону, и он растянулся на полу. Тут же кто-то оседлал его и, схватив за волосы, стал пригибать голову к полу, на котором валялась раздавленная картофелина. Это на ней Ратмир и поскользнулся.

— Хочешь, падла, перо в бок? — шепотом произнес оседлавший его мальчишка.

Ратмир вспомнил про финку: как еще в схватке она не воткнулась в него самого, ведь лежит в кармане без чехла. Даже в этой яростной драке за хлеб насущный ему и в голову не пришло пустить в дело нож…

— Зуб, гад, выбил! — пробормотал второй, со свистом втягивая в себя воздух. Голос показался Ратмиру знакомый. Он повернул голову, чтобы посмотреть на говорившего, но тут его снова дернули за волосы. Изловчившись, он сбросил с себя противника и в свою очередь навалился на него, молотя кулаками по чему попало.

— Здыхля! — завопил поверженный противник. — Огрей его чем-нибудь по кумполу!

— Сунься только! — метнул злобный взгляд Ратмир в сторону нар, где, держась за щеку, стоял второй мальчишка.

— Шайтан! — вдруг воскликнул тот.

Ратмир опустил занесенный над извивающимся под ним мальчишкой кулак. Шайтаном мог назвать его только житель города Задвинска, потому что прозвал его так старьевщик-татарин Шамраев, что жил на берегу речки Самары. Это на его знаменитый фруктовый сад каждую осень совершал разбойничьи набеги Ратмир. Прозвище пристало. Впрочем, Ратмиру оно даже нравилось. Шайтан — это в его представлении то же самое, что джигит, отчаянный, ловкий, смелый человек…

Отпустив противника, Ратмир поднялся с пола и шагнул навстречу высокому худощавому мальчишке, размахивающему длинными руками и оравшему:

— Рат Денисов! Надо же, где встретились! За что тебя-то замели?

— Знакомый, что ли? — поднимаясь с пола, проворчал другой мальчишка. Вид у него был недовольный.

— Мы на одной парте сидели, — возбужденно говорил Володька Грошев, заглядывая приятелю в лицо. — А дом наш сгорел… Тетю Варвару Королеву во время бомбежки убило…

— А мои? Отец, мама? — осевшим голосом спросил Ратмир, ожидая услышать самое страшное.

— Надо же, Ратмирка! — удивлялся Володька. Он даже позабыл про выбитый зуб. В полутьме было заметно, как вздулась у него верхняя губа.

— А ты, лоб, верткий! — подошел к ним мальчишка. — Ну ладно, Здыхлю свалил, а со мной не всякий сладит…

Ратмир и не взглянул в его сторону. Его глаза впились в худое Володькино лицо с отросшей челкой, спускающейся на глаза.

— Да живы твои! — поняв состояние приятеля, успокоил Володька. — Мать эвакуировалась, когда немцы стали бомбить город… Ну и утюжили нас! Погоди, куда же их эшелон отправили? Кажется в Горьковскую область. Ну точно, туда! В какой-то Сергач. И Савельевы погрузились с твоей маткой в один вагон.

— А отец? — Огромная тяжесть свалилась с Ратмира. Он только сейчас почувствовал, что ноет правая скула и горит ухо. В этой схватке ему тоже перепало.

— Про дядю Леонтия в городской газете писали, — рассказывал Володька. — Двоих вооруженных диверсантов задержал, когда они на железнодорожном мосту толовые шашки закладывали… Его орденом наградили.

— Где он сейчас?

— Я тебе не Информбюро, — невесело посмотрел на него Володька. — Я сам, Рат, не знаю, где мои… Город-то немцы быстро захватили, вернулся я из пионерлагеря, а в доме почти никого не осталось. Последними уехали Лопуховы. Они мне все и рассказали. И про твоих тоже. Я сам газету прочитал, ну где про твоего отца. С матерью своей я разминулся: она поехала за мной в пионерлагерь, а я — в город. Уже слышна была канонада… Батю моего сразу же в армию призвали… В саперы.

Володька умолк, задумчиво глядя в решетчатое окно. Светало, и рассеянный свет проник в небольшую комнатку. Слышно было, как на станции пофыркивает паровоз, переговариваются сцепщики.

— Как сюда-то попал? — спросил Ратмир.

— В Задвинске я был до самого конца, — будто не слыша его, продолжал Володька. — Уже когда снаряды стали ложиться в нашем парке, ушел. На станции не было ни одного эшелона, только стояли на путях разбитые вагоны. Железнодорожники с саперами заминировали паровозное депо. Когда садились в мотодрезину, к вокзалу уже подъезжали немецкие мотоциклисты… А меня путейцы с собой взяли. Едем на дрезине, а немцы по нам из танков пуляют. Проскочили.

Ратмир наконец рассмотрел мальчишку, который поставил ему синяк под глазом. Ростом поменьше Володьки Грошева, черноволосый, с длинным острым носом и беспокойными глазами. Они все время перебегали с одного предмета на другой, ни на чем долго не останавливаясь. Спутанные лохмы мотались у самых глаз, сзади налезали на воротник грязной, порванной в нескольких местах серой рубашки. На нем были надеты зеленые солдатские галифе, подпоясанные широким командирским ремнем с медной звездой. Одна из штрипок развязалась и волочилась по полу. На ногах большие тупоносые башмаки, явно не его размера.