Красное и Коричневое. Книга о советском нацизме - [24]

— В таком случае, — сказал я, — вы знаете о его первой судимости.

— То дело не дошло до суда, — ответила она.

— Позвольте, как не дошло, когда судья спрашивала именно о судимости?

— Я вам точно говорю, я знаю все подробности.

Но я тоже знал кое-что!

Один мой знакомый принёс мне вырезку из "Литературной газеты" за февраль 1963 года. Это был репортаж под рубрикой "Из зала суда".17 В нём говорилось о разбирательстве дела аспиранта Валерия Емельянова, которого судили за плагиат и клевету. В свою кандидатскую диссертацию об экономике Ливана аспирант перекатал солидный кусок из диссертации другого человека об экономике Индии, поменяв всюду только одно

69

слово: "Индия" на "Ливан". Пытаясь опубликовать диссертацию и получив несколько отрица-тельных рецензий, он стал слать доносы на редакторов и рецензентов. В конце концов он был привлечен к суду и осужден на год лишения свободы за плагиат и клевету.

В статье не говорилось, на кого именно клеветал Емельянов и каков был характер этой клеветы. Я предполагал, что среди тех, кто забраковал его диссертацию, были евреи, и, что, может быть, их "козни" и стали побудительным толчком того, что впоследствии Емельянов столь рьяно взялся за разоблачение "сионизма и масонства". Представлялся случай проверить эту гипотезу, и мне, естественно, не хотелось его упустить. Однако моя собеседница упорно твердила свое:

— То дело не дошло до суда, кому об этом лучше знать, как не мне!

Поскольку я продолжал не соглашаться, она в качестве последнего аргумента заметила:

— Я сама знала эту женщину!

"Женщину!, — промелькнуло у меня в голове. — Какой неожиданный поворот темы!"

Я понял, что мы говорим о разных "делах". При всей близости к моей собеседнице Емель-янов все-таки не вспомнил при ней о том давнем деле о плагиате — не очень приятно, видно, было о нем вспоминать. Стало ясно, что моя надежда проверить гипотезу не оправдалась. Зато собесед-ница знала что-то другое, может быть, не менее интересное.

Упоминание о женщине воскресило в моей памяти одну из многих легенд об Емельянове. По этой легенде, его предыдущая жена покончила жизнь самоубийством, на него завели уголовное дело, но ему удалось "отмазаться". Подобным слухам я не придавал значения: мало ли что болта-ют об одиозных личностях. Однако на всякий случай я спросил:

— Вы говорите о его первой жене? Так это правда, что она повесилась7

— Вот как говорят люди, когда не знают! — возмутилась моя спутница. — Во-первых, она не была его женой. Они еще только собирались пожениться.

70

— Но она покончила с собой?

— Совсем нет. Это все клевета — я точно знаю. Она умерла, — тут моя собеседница замялась, — во время полового акта.

— Вот как! — поразился я. — Что же случилось? Сердечный приступ?

— Нет, не приступ... — она опять замялась, подбирая слова. — У них оказалась физическая несовместимость.

— А что это такое? Простите, я не совсем понимаю...

— Ну, в общем, несовместимость... Они друг другу не соответствовали... У нее там оказалось всё разорвано...

Я внимательно посмотрел на мою собеседницу, жевавшую с большим аппетитом уже третье миндальное пирожное. Понимала ли она, что говорит? Ведь если в этой "не клевете" есть хоть малая доля правды, то ее приятель не только убийца, но и сексуальный маньяк, до смерти изна-силовавший женщину, на которой собирался жениться!..

Я вспомнил, что мать убитой Тамары в своих показаниях упоминула какую-то давнюю историю о студенте, погибшем во время похода в горах по вине Емельянова. К сожалению, ни судья, ни представители сторон не задали свидетельнице по этому поводу ни одного вопроса, так что достоверность этого случая осталась невыясненной. Но, может быть, и это — не пустая сплетня? Если так, то вокруг этого человека постоянно ходила смерть!

...Я спросил у моей спутницы, походил ли Емельянов на сумасшедшего.

Она тотчас уверенно ответила:

— Ничего подобного я в нем не замечала! Нервный был — да. Возбудимый. Очень уверенный в себе. Чуть возразишь ему, он сразу вскинет голову, сделает руками вот так (она показала, как он делал руками): "Значит, я не прав!" Но чтобы в нем было что-то от невменяемого — не замечала.

Что ж, если в стране широко использовали психиатрию для преследования неугодных режиму людей, то почему не использовать ее для сохранения нужных? То, что Емельянов ненормален, было несомненно, но в такой ли степени, чтобы быть освобожденным от ответа за совершенное злодеяние?

71

Оберегающая психиатрия

Предвижу скептический вопрос: зачем властям было оберегать Емельянова, из-за которого у них было немало беспокойств и неприятностей?

Прежде чем ответить на него, я хочу задать другой: азачем они терпели целое литературное направление, развивавшее те же идеи, что и Емельянов? Ведь не терпимее же они стали в брежнев-скую эпоху, когда жестко пресекались всякие иные направления, хоть в чём-то отступающие от "единственно верного учения". И тем не менее антисемитско-"патриотическое" направление не только было терпимо, — оно тщательно оберегалось от критики.

Писатель Фридрих Горенштейн, проживающий в Западном Берлине, в 1983 году опублико-вал в "Континенте" памфлет: "Идеологические проблемы берлинских городских туалетов". По наблюдениям Горенштейна, нацистская антисемитская идеология не умерла в Западном Берлине, но со страниц массовых изданий гитлеровской поры она переселилась на стены общественных уборных.