Красное и Коричневое. Книга о советском нацизме - [23]
Это была полуграмотная женщина, лифтерша. Речь ее была столь колоритна, что, делая торопливые наброски в блокноте, я кусал губы от досады на то, что не владею стенографией. Она сказала, между прочим, что надо еще разобраться, какой он сумасшедший, не симулирует ли он, чтобы избежать наказания.
Во время ее показаний вдруг встрепенулся полусонный прокурор и, прервав свидетельницу, обратился к судье:
— Там товарищ на магнитофон записывает!
— Гражданин с магнитофоном! Встаньте! — тотчас раздался тревожный голос судьи (впервые за все время — тревожный; эта женщина великолепно владела собой).
Из первого ряда во весь огромный рост поднялся Дмитрий Жуков — оказывается, это он пристроил на колене портативный магнитофон.
66
— Записывать на магнитофон запрещено! Сдайте суду пленку!
— А почему я должен сдать пленку? — спросил Жуков.
Послышался легкий щелчок, он вынул из магнитофона кассету и воровским движением сунул ее в карман.
— Немедленно сдайте пленку! — повторила судья.
— Нет, я не сдам, — ответил Жуков неуверенным голосом.
— Тогда покиньте зал!
— А почему я должен покинуть зал? Нет, я не покину.
— Я позову милицию! Вас выведут!
— Вызывайте!
— Объявляется перерыв на десять минут, — после короткого колебания объявила судья.
Задвигались стулья, публика стала выходить из зала. В коридоре ко мне подошел Жуков.
— А почему, спрашивается, я не могу записывать?
Я внутренне усмехнулся. Видать, не легко далась ему эта внешне столь смелая стычка с властью, если он за сочувствием обратился ко мне!
Когда я еще работал в редакции "Жизнь замечательных людей" (а руководил ею Сергей Семанов), в ней выходила книга Д. Жукова. Он часто бывал у своего редактора, с которым я сидел в одной комнате, так что мы невольно участвовали в общих разговорах.
Однако после того, как мне пришлось уйти из редакции, а его амплуа воинствующего борца с "сионизмом и масонством" прорисовывалось все более определенно, у нас обоих не могло быть стремления к сближению. Если мы сталкивались иногда где-нибудь в издательских коридорах, то только холодно кивали друг другу. По мере появления в печати все более откровенных шовинисти-ческих публикаций Жукова я вступил с ним в полемику.16 Правда, мои статьи не публиковались, но Жукову о них наверняка было известно.
— Заседание ведь открытое, — между тем лепетал Жуков, — я писатель, меня интересует психологические подробности.
— Дмитрий Анатольевич! — ответил я, широко разводя руками. — Если бы от меня зависело, я все бы вам разрешил.
67
Физическая несовместимость
Он побежал кому-то что-то доказывать, а ко мне обратилась женщина, ничуть не похожая на вчерашнюю, много полнее и старше, но такая же словоохотливая.
— Вы хорошо знали Валерия? — спросила она.
— Совсем не знал, — ответил я. — Но мне известны некоторые его литературные работы.
— А у меня все его работы есть! — сказала она с заметной горделивостью.
— Неужели все? — изумился я.
— Он сам мне дарил, — её голос стал тише и многозначительнее. — Мы были большие друзья. Он всем со мной делился.
Разговор обещал быть интересным, но прервался, едва начавшись, так как заседание возобновилось.
Судя по тому, что Жуков больше не появлялся, из его объяснений ничего не вышло. Я, впро-чем, тотчас забыл о нём, настолько интересным и темпераментным было дальнейшие показания матери убитой Тамары. Она рассказывала, как мучилась дочь со своим мужем, который запрещал ей работать и нередко избивал так, что мать видела следы этих побоев. Как он увлекался какими-то знахарями, запрещал жене лечить детей обычными медицинскими средствами и велел вместо лекарств кормить и посыпать их зубным порошком. Особенно разительной была история обруча-льного кольца Тамары, которое поначалу "пропало" вместе с ней, но потом, после многократных настояний, было "найдено" и возвращено матерью Емельянова...
Мать Емельянова допрашивали последней. В роли свидетеля она держалась так же спокой-но, как и сидя среди публики. Вопросы каждый раз переспрашивала, жаловалась, что недослышит, но сама говорила не громко, как обычно говорят глухие, а тихо, вполголоса, простым доверитель-ным тоном, уверенная, что её слышат все. Валерий и Тамара, по её словам, жили дружно, никаких ссор между ними не было. Сама она хотя и жила вместе с ними, но в жизнь их старалась не вмешиваться.
68
Судья спросила, что она знает о первой судимости сына.
— Никакой судимости не было, это первая, — ответила мать.
— Как же не было, когда он сам об этом сказал?
— Да? Значит я не знаю. Он вообще скрытный был. Когда его из партии исключили, он мне тоже ничего не сказал.
На вопрос судьи, чем она объясняет случившееся, ответила тихо и доверительно то, что эти два дня витало в густой атмосфере отравленного зала.
— Он не убивал. Ему её принесли в мешке.
Первая судимость
Наконец был объявлен большой перерыв. В коридоре я отыскал словоохотливую собеседни-цу и предложил ей вместе пойти пообедать.
Так как в здании суда ни буфета, ни столовой не оказалось, мы вышли на улицу и в поисках какой-нибудь доступной точки общепита, дошли до Комсомольской площади, зашли в здание Ленинградского вокзала, где с грехом пополам раздобыли несколько миндальных пирожных. Зато пока шли туда и обратно, я узнал много интересного. Моя спутница снова подчеркнула, что знакома с Емельяновым много лет и он с нею всем делился.
