Красное и Коричневое. Книга о советском нацизме - [20]

В три часа дня Тамара выехала из Подольска в Москву (так показала на суде её мать, проводившая её до поезда), и примерно в то же время Емельянов позвонил на квартиру своего друга и бывшего ученика Бакирова, которого не оказалось дома. Емельянов говорил с его женой и настоятельно просил их вечером никуда не уходить, так как ему нужно заехать к ним по важному делу.

58

Около пяти Тамара вернулась домой, а около семи Емельянов вышел из дому, неся несколько тяжёлых вещей: рюкзак, чемодан, даже большой молочный бидон.

С этим грузом он подкатил на такси к дому Бакировых. Войдя к ним, он объяснил жене своего друга (сам Бакиров ещё не вернулся с работы), что ему нужно срочно сжечь сионистскую литературу, потому что сионисты его преследуют, "хотят убить или арестовать". У себя во дворе он этого сделать не может: однажды пробовал, но вспыхнуло большое пламя и приехали пожар-ные; а здесь, на окраине города, он это сделает на соседней стройке, где часто сжигают мусор. Он подождёт Бакирова, чтобы тот ему помог, а пока ему нужно куда-то сложить литературу.

Не удивившись такой странной просьбе, жена Бакирова дала Емельянову ключи от их машины, которая неисправная стояла во дворе. Он спустился, сложил своё имущество в багажник, после чего вернулся и около часа сидел за столом, пил чай, много говорил о сионизме.

Когда появился Бакиров, Емельянов объяснил ему цель своего визита. Они вдвоём вышли к машине, чтобы оттащить груз на стройку. Здесь, однако, Емельянов заявил, что всё сделает сам, только просит одолжить ему канистру с бензином.

Бакиров с готовностью дал канистру (она, как и бидон, фигурировала на суде как веществен-ное доказательство) и минут через десять вернулся домой — так он и его жена показывали на предварительном следствии. А Емельянов вернулся минут через пятьдесят, уже без груза, с сильно запачканными ботинками и брюками, которые он долго отмывал в ванной. После этого все трое сидели за столом, пили чай, Емельянов был совершенно спокоен, как всегда, много говорил о сионизме, в нём не было заметно никаких отклонений от обычного поведения.

На следующий день к Бакировым в дверь позвонил милиционер. Бакиров снова был на работе, милиционеру открыла жена. Тот объяснил, что накануне вечером на соседней стройке вспыхнул пожар, рабочие прибежали тушить (эти рабочие и были те "оболтусы", которые давали показания в первый день су-

59

да). Они загасили огонь и... обнаружили обгорелые куски человеческого тела. Теперь милиционер обходит квартиры, чтобы выяснить, не заметил ли кто-нибудь из жильцов чего-либо подозритель-ного или необычного.

Бакирова сказала, что ничего необычного не видела и не помнит, однако когда муж пришёл с работы, поспешила рассказать ему о приходе милиционера. Бакиров тотчас позвонил в милицию и сообщил об Емельянове и его сионистской литературе.

Между тем, ни сам Емельянов, ни его мать не подняли тревоги по поводу исчезновения Тамары. А когда мать Тамары, томимая тяжёлым предчувствием, заявилась к ним с вопросом, куда девалась её дочь, то мать Емельянова ответила, что та легла на аборт. Однако, в какой именно больнице находится Тамара, она сказать не могла. Объяснения её были такими путаными, что ещё больше встревожили мать. Она обратилась в милицию. Скоро её и её сына (брата Тамары) вызвали для опознания тела... Несмотря на то, что оно было разрублено на куски и сильно обуглено, по им одним известным приметам они сразу опознали Тамару.

Емельянов был арестован, но сначала не как обвиняемый, а как подозреваемый. Следователь разрешил ему позвонить по телефону. Он позвонил матери, которая сказала ему. "Валера, дер-жись!", и своему товарищу по борьбе с сионизмом историку Евгению Евсееву, которому он сказал:

— Женя, я не виноват!

А ещё через день он признался в убийстве и рассказал обо всех подробностях.

"Две культуры в одной культуре"

То, что в Советском Союзе бытовой и административный антисемитизм был повсеместным явлением, вряд ли надо доказывать. Хорошо известно, что целые отрасли деятельности запретны для евреев. Есть в этом и своя положительная сторона: тому, что в высшем партийном и государ-ственном аппарате, в

60

органах КГБ и МВД и в некоторых других учреждениях на протяжении многих десятилетий встретить еврея практически невозможно, лично я только радуюсь.

Но и в хозяйственном аппарате, в учебных заведениях, в науке, культуре, в производствен-ной сфере к евреям особый подход. Отдельным "хорошо зарекомендовавшим себя" евреям кое-где ещё позволяли занимать ответственные посты, но поступить новому человеку с "пятым пунктом" либо вовсе невозможно, либо чрезвычайно трудно. Устроиться на работу или поступить в ВУЗ, продвинуться по службе или защитить диссертацию, опубликовать книгу или статью еврею, как правило, в несколько раз труднее, чем представителю любой другой нацинальности. Всё это воспринималось как само собой разумеющееся и должное.

Существенным новшеством конца 60-х — начала 70-х годов стало появление и всё большее усиление антисемитизма идеологического. Раньше евреев зажимали втихую — потом началась открытая травля, под нее подводилась теоретическая база.