«Красное и коричневое» и другие пьесы - [20]

Д и м и т р о в. Может.

Г е р и н г. Как?

Д и м и т р о в. Государственный деятель должен ненавидеть угнетение так же, как рабство. Такие политические деятели были, они есть и будут.

Г е р и н г. Вы не ответили на мой вопрос: что бы вы сделали, если бы установили в стране свою власть? Или вы боитесь мне ответить?

Д и м и т р о в. Тот, кто боится убеждений других, не верит в свои.

Г е р и н г. Это все слова.

Д и м и т р о в. Все начинается со слов, господин Геринг… Значит, вас интересует, что произойдет, если установится наша власть? Начнется длительная, большая и очень трудная борьба за преобразование человеческого сознания, за изменение человеческих нравов. Начнет совершаться то, во что вы не верите. Этот процесс будет продолжаться гораздо дольше, чем длится подготовка и проведение самой революции как акта завоевания власти. В ходе этого процесса возможны человеческие жертвы, пошатнется мораль, изменятся характеры, некоторые люди, пройдя ад борьбы, устанут: кто-то перестанет верить, кто-то будет драться за кость, как выразились вы, кто-то предаст своего товарища… Человеческая природа очень сложна… Но точно так же, как человек может научиться убивать другого человека, он может научиться и любить себе подобного. Все зависит от условий. По-вашему, это лишь иллюзии, обман. А я чувствую и верю, что, несмотря ни на что, мир устроен гармонично, что на земле нужно и можно жить лучше и справедливее. Дело не в кости и не в том, что у кого-то чего-то больше или меньше. Это — чепуха. Вы сказали, что человеку нужно не так уж много. Неправда, человеку нужно очень много. Нужно много сил, много знаний, много любви, много здоровья. Все, что человеку нужно, он должен иметь в достатке. Человеку не нужна большая утроба. Большие утробы нужны Тиссену, Круппу, Шахту. Вы пытались использовать известную поговорку: «Аппетит приходит во время еды». Что ж, будем считать ее пока верной, но она отнюдь не вечна, господин премьер-министр. Вас интересует, что же станет потом, когда человек будет иметь все в достатке. А будет то, что где-то в далеком Конго чисто одетые дети пойдут в школу. Будет так, что болезни перестанут уносить жизни населения целых континентов. Будет так, что на земле увеличится число людей, а не рабочих скотов. А для начала это не так уж мало…

Г е р и н г. А разве мы не часть человечества?

Д и м и т р о в. Вы тоже часть человечества, но его худшая часть.

Г е р и н г. Я прощаю вам это, Димитров.

Д и м и т р о в. Нет, вы никогда мне этого не простите, господин премьер-министр. Вы не прощаете даже матерям, которые нас родили. Разве не так? Моя мать, семидесятилетняя женщина, простая крестьянка, исколесила всю Европу, в какие только двери ни стучалась, чтобы получить возможность увидеть своего сына, а вы насмехаетесь над ней, гоняете ее от одного кабинета к другому. За что? За то, что в каком-то Радомире, в какой-то там Болгарии, где-то на Балканах, она родила сына, который приехал в Германию, чтобы поджечь ваш рейхстаг. Кто же поверит в такую чушь? Вот еще и поэтому, если хотите, ваш строй обречен. И смертные приговоры уже маячат в воздухе, господин Геринг! Берегитесь!

Загорается яркий свет. Входит  Г е р и н г  в мантии судьи. Реминисценция процесса.

Б ю н г е р. Димитров, вы забываетесь. Вы должны задавать лишь вопросы, относящиеся к делу.

Д и м и т р о в. Я спрашиваю, что сделал господин министр внутренних дел двадцать восьмого и двадцать девятого февраля или в последующие дни для того, чтобы в порядке полицейского расследования выяснить путь Ван дер Люббе из Берлина в Геннингсдорф, обстоятельства его пребывания в ночлежном доме в Геннингсдорфе, его знакомство там с двумя другими людьми и, таким образом, разыскать его истинных сообщников? Что сделала ваша полиция?

Г е р и н г. Само собой разумеется, что мне как министру незачем было бегать по следам, словно сыщику. Для этого у меня есть полиция.

Д и м и т р о в. После того как вы, как премьер-министр и министр внутренних дел, заявили, что поджигателями являются коммунисты, что это совершила Коммунистическая партия Германии с помощью Ван дер Люббе, коммуниста-иностранца, не направило ли это ваше заявление полицейское, а затем и судебное следствие в определенном направлении и не исключило ли оно возможности идти по другим следам в поисках истинных поджигателей рейхстага?

Г е р и н г. Прежде всего, закон предписывает криминальной полиции, чтобы при всех преступлениях расследование велось по всем направлениям независимо от того, куда бы они ни вели, повсюду, где видны следы. Но я не чиновник криминальной полиции, а ответственный министр, и поэтому для меня важно не установление личности отдельного мелкого преступника, а определение той партии, того мировоззрения, которые за это отвечают. Криминальная полиция выяснит все следы — будьте спокойны. Мне надо было только установить: действительно ли это преступление не относится к политической сфере или оно является политическим преступлением. С моей точки зрения, это было политическое преступление, и я точно так же был убежден, что преступников надо искать в вашей