«Красное и коричневое» и другие пьесы - [16]

Д и л ь с. Вы не только предатель, но и идиот. Или только прикидываетесь идиотом? А, Фрик?

Ф р и к. Меня много раз называли идиотом, господин начальник. Может, я и в самом деле идиот.

Д и л ь с. Не хитри, Фрик. Димитров сказал, что эту книгу он получил от тебя.

Ф р и к. Иностранец может сказать, что я написал эту книгу. Что ж, разве можно ему верить?

Г е л е р. Ты все-таки неблагодарный, Фрик. Тебя перевели в Берлин, положили большое жалованье…

Ф р и к. Я его еще не получил.

Д и л ь с. И не получишь. Неужели ты не понимаешь, что за такие дела тебя ожидает смерть?

Ф р и к. Смерть ожидает каждого, господин начальник, независимо от чина.

Д и л ь с. Ты рассмешил меня, Фрик. Я был злой, а ты развеселил меня. Ты, наверно, и умирать будешь весело.

Ф р и к. До сих пор я умирал весело, господин начальник. Один раз на фронте разорвалась мина, и меня стукнуло в живот. После я узнал, что осколок угодил в ложку моего товарища — его тоже звали Фриком, — и эту ложку вытащили из моего живота. Три дня бедняга ел руками, пока врачи не вынули ложку из моего живота и не вернули ему. Второй раз, господин начальник…

Д и л ь с. Пропусти второй раз, расскажи о третьем.

Ф р и к. Третьего раза пока не было.

Д и л ь с. А… Ну ничего, Фрик, будет.

Ф р и к. Это от меня не зависит.

Д и л ь с. А от кого же? Наверно, это было не в первый раз?

Ф р и к. Что, господин начальник?

Д и л ь с. Да это, с книгой.

Ф р и к. В первый раз, господин начальник.

Д и л ь с. Значит, сознаешься, что передал эту книгу Димитрову?

Ф р и к. Никак нет, господин начальник. Я сказал, что в первый раз меня обвиняют в таком гнусном деле.

Д и л ь с (звонит). В конце концов, Фрик, значения не имеет, кто передал эту книгу — ты или кто другой. Ты — надзиратель, а книга прошла через дверь, которую охраняешь ты. Так что желаю тебе и в третий раз умереть весело.

Ф р и к. Постараюсь, господин начальник.

Д и л ь с. Мне кажется, Фрик, ты не веришь, что дело серьезное.

Ф р и к. Вы меня обижаете, господин начальник. Как же я могу не верить своему начальнику? Для меня начальник все равно что бог, даже больше, потому что бог прощает, а начальник — нет.

Д и л ь с. Ты веселый человек, Фрик. Жаль, что я не смогу присутствовать на твоих похоронах.

Ф р и к. Я не обидчивый, господин начальник. Постараюсь присутствовать на ваших.

Входит  п о л и ц е й с к и й  с о  ш р а м о м.

Д и л ь с. Где вы пропадаете? Сколько можно звонить?

П о л и ц е й с к и й. Виноват. Один там повесился…

Д и л ь с. Приведите Димитрова.

Затемнение.

Свет загорается. В камере — Д и м и т р о в  и  в р а ч-г е с т а п о в е ц.

В р а ч. Вы, видимо, удивлены, почему я вас не осматриваю?

Д и м и т р о в. Я уже давно ничему не удивляюсь.

В р а ч. В Лейпциге вас хорошо лечили?

Д и м и т р о в. Лекарства по крайней мере давали.

В р а ч. Вам требуется не лекарство, а пуля.

Д и м и т р о в. Вы должны…

В р а ч. Я должен переждать время, отведенное для осмотра.

Д и м и т р о в. Моя болезнь быстро прогрессирует…

В р а ч. Так и должно быть.

Д и м и т р о в. Ваш коллега в Лейпциге был трусливым, но человечным.

В р а ч. Он уже не врач.

Д и м и т р о в. Вы — циник.

В р а ч. Хуже… Я, может быть, вообще не врач… И не забывайте, что вы находитесь в гестапо.

Дверь в камеру открывается. Входит  п о л и ц е й с к и й  с о  ш р а м о м.

П о л и ц е й с к и й. Димитров, следуйте за мной!

Затемнение.

Свет загорается. В кабинете — Д и л ь с, Г е л е р  и  Ф р и к. Дильс улыбается Фрику.

Д и л ь с. Ты действительно развеселил меня, Фрик, в этот мрачный день.

Ф р и к. Такой уж я есть, господин начальник. Не знаю, где серьезное, а где смешное.

П о л и ц е й с к и й  вводит  Д и м и т р о в а.

Д и л ь с. Господин Димитров, наш добрый старый надзиратель Фрик только что сказал, что по ошибке дал вам так называемую коричневую книгу, которую должен был передать другому лицу.

Д и м и т р о в. Никакой книги от господина Фрика я не получал.

Ф р и к. Это нечестно, господин Димитров. Книгу я вам дал в тот самый день, когда вас отправляли в Берлин.

Д и м и т р о в. Вы ошибаетесь. Видимо, вы передали ее кому-то другому.

Д и л ь с. И я говорил Фрику то же самое, а он твердит свое.

Д и м и т р о в. Видите ли, господин министерский советник, я не тот человек, которого могут обмануть ваши примитивные полицейские фокусы. Я прошел огонь и воду, прошел через ваше так называемое правосудие, познакомился и с вашими тюрьмами. Вы легкомысленно поступили, вторгшись в мою жизнь. Но долго в ней вы не задержитесь.

Д и л ь с. Ошибаетесь, господин Димитров. Может быть, я единственный человек, которому придется встречаться с вами часто и долго.

Д и м и т р о в. Вы удивительно похожи на доктора Бюнгера из Лейпцига. А вы, господин Фрик, не попадайтесь на их удочку. Вы не давали мне никакой книги. Я не понимаю, господин министерский советник, зачем вам понадобилась эта история.

Д и л ь с. Мне она не нужна, а Фрику очень нужна. Правда, Фрик?

Ф р и к. Так точно, господин начальник.

Д и л ь с. Вот видите, а вы еще заявляли на процессе, что говорите от имени народа… Народ, народ! Мой народ, ваш народ, их народ… Слова, слова…

Д и м и т р о в. Господин министерский советник, мне необходима серьезная медицинская помощь.