«Красное и коричневое» и другие пьесы - [11]
А д е л ь. Если это требуется для Германии…
Г е л е р. Да, Адель, именно для Германии.
А д е л ь. Хочешь кофе?
Г е л е р. Я уже пил.
А д е л ь. Сигару?
Г е л е р. Я так тебе благодарен, Адель!.. Благодарен за то, что в эти многотрудные дни ты была и остаешься со мной. Устала? Опять не спала?
А д е л ь. Когда-нибудь отосплюсь, сейчас нельзя.
Г е л е р. Правильно, Адель. Нельзя. Спасибо тебе, милая. (Целует ей руки.) А этот дурак Ван дер Люббе до последнего момента не верил, что его казнят. Даже когда покатилась голова, в его глазах было что-то детски глупое… Ну что ж… Теперь… пора решать вопрос с этим Димитровым.
Затемнение.
Свет. В свой кабинет снова входит д-р Б ю н г е р. Звонит. Входит ш т у р м о в и к.
Б ю н г е р. Попросите господина Гелера.
Штурмовик уходит, через некоторое время входит Г е л е р.
Здравствуйте, господин Гелер. Вы прекрасно выглядите сегодня. Головные боли, видимо, прошли? Садитесь, пожалуйста.
Г е л е р. Я долго думал, господин Бюнгер.
Б ю н г е р. Над чем?
Г е л е р. Над вашим предложением. Я согласен.
Б ю н г е р. Я не сомневался в этом. Как вы намерены решать эту задачу? Каков ваш план?
Г е л е р. План довольно-таки прост. Шофер, который повезет Димитрова, Попова и Танева в Берлин, выпрыгнет из машины за секунду до того, как она полетит в пропасть…
Б ю н г е р. Где?
Г е л е р. Я детально изучил маршрут и нашел удобное место.
Б ю н г е р. Кто будет шофером?
Г е л е р. Петер Траубе. Абсолютно надежный человек.
Б ю н г е р. Вы говорили с ним?
Г е л е р. Не вдаваясь в детали… Намекнул, что это обеспечит ему чин шарфюрера.
Пауза.
Б ю н г е р. Вам не кажется, что в машине, кроме сопровождающих штурмовиков, нужно иметь двоих или хотя бы одного нашего человека? Это придало бы трагическому случаю большую достоверность и убедительность.
Г е л е р. Классический образец, не раз испытанный.
Б ю н г е р. Тем более. Значит, его можно испытать еще раз… Но внесем в этот вариант небольшое новшество… Этот человек должен быть не партийным функционером и не важным чиновником… Нам нужно нечто такое, что вызывало бы больше сочувствия. Ваша приятельница Адель Рихтгофен — великолепная кандидатура для такой роли. Молодая, красивая и восторженная девушка, единственная дочь своих родителей… Подумайте над этим, Гелер.
Г е л е р. Господин Бюнгер…
Б ю н г е р. Знаю, знаю. Она вас любит… Вы, наверное, ее тоже…
Г е л е р. Господин Бюнгер…
Б ю н г е р. И это знаю… Немного жестоко. Правильно. Но вы понимаете: мы живем не во времена Вильгельма Первого. Времена белых вальсов в потсдамском дворце Сан-Суси безвозвратно ушли. Высшие интересы нации требуют жертв, господин Гелер. Итак: вальс или Германия?
Г е л е р. Признаюсь, господин Бюнгер, такой вопрос мне в голову не приходил. Что же касается фрейлейн Рихтгофен, то я решительно возражаю…
Б ю н г е р. Не спешите с возражением. Вам следовало бы прежде всего по достоинству оценить тот факт, что я остановил свой выбор не на ком-нибудь, а именно на вас… Отвел вам роль непосредственного руководителя операции. Будь я эгоистом, то разработал бы план сам, а человеком, которому по классическому образцу суждено полететь в пропасть, могли бы оказаться вы… Вам такая мысль не приходила в голову, Гелер?
Г е л е р. Это действительно слишком жестоко.
Б ю н г е р. А не будет ли слишком жестоко, если о вашей связи с Адель узнают ваша жена, ваши дети? Если не ошибаюсь, ваша дочь и фрейлейн Рихтгофен почти ровесницы?
Г е л е р. И все-таки, господин Бюнгер, принять ваше предложение я не могу.
Б ю н г е р. Не можете? Вы, разумеется, отказались бы от него, если бы вам грозили только семейные неприятности: сцены ревности, развод и так далее. Но не забывайте: вы занимаете высокий государственный пост. А фрейлейн Рихтгофен, надо думать, знает слишком много, да еще в такое трудное для Германии время. Сейчас чувства в расчет не принимаются, на первый план выступает закон, суровый закон революционного времени.
Г е л е р. Господин Бюнгер, мне нужно отдохнуть.
Б ю н г е р. Я это знаю, господин Гелер. Знаю, что вы устали, что у вас постоянные головные боли, что вам нужно отдохнуть и полечиться. А мне разве не нужно? А рейхсканцлеру? Разве этому преданному вам парню… как его…
Г е л е р. Петер Траубе.
Б ю н г е р. Да, Траубе… Разве ему не нужен будет отдых? Думаю, ему отдых понадобится не меньше, чем мне и вам. Ну, а последствия, господин Гелер, пусть вас не волнуют. Все будет в порядке. И если возникнет шумок, он быстро утихнет.
Г е л е р. Последствия пусть не волнуют…
Затемнение.
Свет загорается. В камере — Д и м и т р о в и в р а ч.
В р а ч. Дышите… Так… Глубже, глубже… Могло быть и хуже.
Д и м и т р о в. Конечно, гитлеровцы…
В р а ч. Дышите.
Д и м и т р о в. Теперь вы можете говорить со мной смело, доктор, я невиновен и судом оправдан.
В р а ч. Виновны вы или невиновны, решают другие, я же — всего лишь врач. Дышите… Так. (Встает.) Я оставлю вам лекарства. Пожалуйста.
Д и м и т р о в. Доктор, я хотел бы попросить вас…
В р а ч. Я тоже хотел бы просить вас, Димитров, не разговаривать со мной. Ни о чем, кроме вашего здоровья. Всего доброго. (Уходит.)