Красное и черное - [35]

Туча, висѣвшая надъ городомъ, сгущалась и какъ будто стала видима даже физическому зрѣнію. Патрули разъѣзжали по всѣмъ улицамъ. На перекресткахъ собирались группы, но конные городовые и казаки пускались немедленно въ аттаку и толпа разбѣгалась во всѣ стороны.

Сенька прошелъ къ университету, но здѣсь было особенно безпокойно.

Въ воротахъ манежа черезъ улицу, стояла толпа пѣшихъ казаковъ съ нагайками въ рукахъ. Во дворахъ были спрятаны отряды полицейскихъ и пѣхоты. Въ нѣкоторыхъ воротахъ стояли кучки подозрительныхъ людей, плечистыхъ, бородатыхъ, въ большихъ сѣрыхъ шапкахъ и съ палками въ рукахъ. На одномъ углу стояла группа побольше: два городовыхъ и человѣкъ пять штатскихъ. Всѣ они были навеселѣ и шумно разговаривали. Одинъ изъ штатскихъ хлопалъ городового по плечу и то и дѣло хватался за эфесъ его сабли, пробуя, хорошо ли она выходитъ изъ ноженъ.

На тротуарѣ собралась группа мальчишекъ и съ любопытствомъ слѣдила за этими маневрами. Штатскій человѣкъ вытащилъ саблю совсѣмъ, махнулъ ею въ воздухѣ и сдѣлалъ ею звѣрскій и шутливый жестъ по направленію къ мальчишкамъ. Мальчишки прыснули въ разныя стороны и Сенька пошелъ дальше.

Къ вечеру, какъ и вчера, патрули изчезли. Сенька снова прошелъ къ университету, разсчитывая пробраться на митингъ. Въ воротахъ было много народу, но пройти внутрь было невозможно.

Въ глубинѣ входа шла какая-то странная и дѣятельная работа. Молодые люди въ студенческихъ мундирахъ, пиджакахъ и блузахъ, воздвигали загородку изъ бревенъ, желѣзныхъ рѣшетокъ, проволоки. Загородка была больше сажени въ вышину и видимо прочная, потому что поверхъ ея тоже ходили и копошились люди. За загородкой внутри двора горѣли плошки или костры, ибо узкая полоска ночной мглы, которая виднѣлась сквозь арку воротъ поверхъ загородки, вся свѣтилась краснымъ неровнымъ заревомъ.

Съ лѣвой стороны былъ оставленъ узкій проходъ, но въ проходѣ стояла студенческая стража. Сенька попробовалъ прошмыгнуть по вчерашнему, но его задержали.

— Сюда ребятъ не пускаютъ — сказалъ ему одинъ изъ часовыхъ, черный, сердитый, совсѣмъ не похожій на вчерашнихъ веселыхъ придверниковъ.

Пожилой господинъ въ хорьковой шубѣ рядомъ съ Сенькой тоже настаивалъ на пропускѣ.

— Нельзя пройти. Пароль? — сказалъ студентъ.

— Мой Костя тамъ, — возразилъ господинъ въ шубѣ. — Мнѣ нужно пройти.

— Пройдите, — согласился студентъ, — но только, быть можетъ, оттуда не будетъ выпуска.

— Мой Костя тамъ! — повторилъ господинъ, точно не слыша, и быстро прошелъ внутрь.

Время отъ времени къ университету подъѣзжали извозчики, нагруженные провизіей въ рогожныхъ кулькахъ и корзинахъ. Университетъ приготовлялся къ осадѣ и это были послѣднія партіи запасовъ для будущей крѣпости. Сенька посмотрѣлъ на кульки, на огонь, сверкавшій за загородкой, и тяжело вздохнулъ. Тамъ, за загородкой, было свѣтло, шумно, весело. Оттуда доносились говоръ, смѣхъ, стукъ молотковъ и шумъ дѣятельной работы.

А онъ былъ одинъ и ему хотѣлось ѣсть и онъ былъ бы готовъ принять участіе въ осадѣ даже изъ-за куска окорока, который выглядывалъ такъ соблазнительно изъ подъ рогожной оболочки.

Сенька переночевалъ въ ночлежкѣ и на другой день пообѣдалъ въ безплатной столовой, которая устроилась въ послѣдніе три дня въ ближней улицѣ для дѣтей забастовщиковъ и вообще для всѣхъ бѣдныхъ малолѣтковъ.

Въ ночлежкѣ тоже разговаривали о событіяхъ и больше всего ругали забастовщиковъ. Особенно на нихъ злились за отсутствіе воды. Ночлежники перебивались чаемъ, грѣлись въ дешевыхъ закусочныхъ и все это было теперь закрыто.

Нищіе и проститутки, случайные чернорабочіе, всѣ равно страдали отъ прекращенія нормальной жизни, у нихъ нечего было ни заложить, ни продать, и каждый день безъ заработка былъ для нихъ и днемъ безъ ѣды.

— Съ жиру бѣсятся, — говорили въ ночлежкѣ о забастовавшихъ рабочихъ.

— Были сыты, одѣты. Для чего бунтуютъ?

Здѣсь говорила вражда бродячей уличной собаки къ дѣловитому дворовому псу.

Мокѣичъ, ночлежный адвокатъ, ругалъ забастовщиковъ на свой особый ладъ.

— Дурачье! — говорилъ онъ, — такую силу захотѣли одолѣть общей голодовкой. Такъ ихъ и послушаютъ. Это какъ чувашъ у волостного старшины на воротахъ повѣсился. Покажутъ имъ Кузькину мать…

II.

Свобода

День выдался тихій и теплый. Небо было покрыто легкими облаками, но свѣту было много, хотя солнца не было видно.

Выйдя изъ ночлежки, Сенька замѣтилъ большое и неожиданное оживленіе. Всѣ дома и ворота были украшены флагами. На улицахъ собирались большія толпы и теперь никто ихъ не разгонялъ. Ни полиціи, ни конныхъ патрулей не было видно нигдѣ, и весь городъ жужжалъ, какъ разбуженный улей.

Газетчики послѣ десятидневнаго бездѣйствія уже перебѣгали отъ угла къ углу и бойко выкрикивали: «манифестъ, манифестъ!»

— Какой манифестъ? — спросилъ парень въ полушубкѣ, — насчетъ чего?

— Насчетъ свободъ! — бѣгло объяснилъ газетчикъ и побѣжалъ дальше.

— О чемъ манифестъ? — не унимался парень, обращаясь къ плотному господину, стоявшему рядомъ съ листкомъ въ рукахъ. — О землѣ есть? — прибавилъ онъ съ явнымъ сомнѣніемъ.

— О землѣ еще нѣтъ, — сказалъ господинъ, — нѣту еще пока…

— Значитъ насчетъ фабричныхъ, — продолжалъ парень, — прибавка жалованья?..