Красная звезда и зеленый полумесяц - [65]

Верховный муфтий Ташкента — самый высокий религиозный авторитет в Средней Азии — констатировал, со своей стороны, что перемены в обществе, напротив, глубоко изменили идеи и поведение мусульман: «Некоторые считают, что нет различий между мусульманином, который жил пятьсот лет назад или в прошлом веке, и современным мусульманином, — писал Зияутдинхан ибн Ишан Бабахан. — Это не так. Мусульманин сильно изменился и изменился к лучшему. Он был изменен эпохой, которая обогатила и расширила его знания… Технический и научный прогресс наложили свой отпечаток на образ его жизни, на его труд, его досуг и его интересы. Сегодня мусульманина волнует все, что происходит в его стране и за рубежом, его занимают космические исследования, другие достижения во имя ближайшего и более отдаленного будущего его собственного народа и всего человечества. Его отношение к женщинам также изменилось… Старая идея, культивируемая нашими врагами, согласно которой мусульманин не способен вносить вклад в современную науку и технологию, культуру и производство, была самым ярким образом опровергнута. Опыт мусульман Советского Союза и других стран продемонстрировал самым убедительным образом, что мусульмане могут и должны быть в первых рядах научного, технического, социального и экономического прогресса…»

В самом деле, далеко ушло время анафем, провозглашавшихся в Средней Азии при виде тракторов и паровозов. И если мусульманин изменился, если ислам и его догмы привязывают к себе людей по-другому, чем в прошлом, то это потому, что изменились сами социальные условия. Какой муфтий смог бы сегодня говорить перед советскими трудящимися, будь то верующие или нет, словами тех мулл, которые во времена эмиров и ханов оправдывали именем Корана эксплуатацию дехкан и прославляли «божественный характер» феодальной власти?

Служители русской православной церкви, бывшей когда-то опорой царского самодержавия, в наши дни также делают заявления в пользу социализма и советского строя и поступают так не потому, что вынуждены «подчиняться приказам…». Они лишь отвечают на естественные изменения, которые заставляют религиозные идеологии, если они не хотят совсем исчезнуть, приспосабливаться к новым общественным ситуациям и условиям. Исламская религия больше, чем какая-либо другая, — потому что она не имеет ни официальных высших сановников с репутацией непогрешимых, ни, собственно говоря, церковной иерархии — обладает этой способностью к адаптации. Кроме того, еще на заре Октября в отличие от привилегированных представителей православной религии тысячи мулл, столь же бедных, как и крестьяне, часто вынужденных работать ради пропитания и разделяющих нищету и надежды крестьянских масс, приветствовали революцию и стали на ее сторону.

Из этого не следует, что отношения между служителями ислама и Советской властью всегда были безоблачными. Те, кто управляют страной, являются коммунистами и атеистами. Они рассматривают религию как пережиток прежних времен и не скрывают своих материалистических воззрений. Но они настаивают на том, что идеологическая борьба — это одно, а право граждан исповедовать какую-либо религию или не исповедовать никакой, что, впрочем, гарантируется Советской конституцией — другое дело. Ошибки и нетерпимость, приводящие к бюрократическим административным решениям, иногда отмечали это сосуществование, как до, так и после второй мировой войны, но эта эпоха осталась далеко позади. До такой степени, что советология, противореча собственным доводам, должна сегодня признать, хотя и с разного рода фигурами умолчания, что верующие в СССР могут свободно и без каких-либо ограничений исповедовать свою религию. «Мы знаем, — писал в книге «Забытые мусульмане» Александр Беннигсен, — благодаря отчетам, опубликованным иностранными делегациями, что официально организованные посещения Советского Союза обычно производят на иностранных мусульман прекрасное впечатление. Советский ислам выглядит свободным и, если судить о нем по словам официальных представителей духовных управлений, процветающим и счастливым. Особенно отмечается, что советское правительство, видимо, относится к мусульманским священнослужителям в СССР, как к равным партнерам».

Отношения между Советским государством и исламскими организациями строятся на основе принципов, которые восходят к Октябрьской революции и которые вписаны в новую Советскую конституцию. «Гражданам СССР гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистскую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается. Церковь в СССР отделена от государства и школа — от церкви» (статья 52 Советской Конституции 1977 года). Кроме прочего, Уголовный кодекс предусматривает наказание за любые попытки ограничения прав верующих.

Далеко, следовательно, ушло время столкновений, когда среди последних верных сторонников ханов и баев находились глашатаи «священной войны» против «атеистского» большевизма, а с другой стороны, встречались нетерпимость и узость мышления, склонность разжигать борьбу против «религиозных пережитков» с помощью декретов и административных мёр. Если в собственно философском плане размежевание и остается, то оно не приобретает в советском обществе характера сталкивающихся интересов, способных вызвать непримиримые антагонизмы. Верующие и неверующие одинаково являются трудящимися, людьми, любящими свою страну, убежденными в превосходстве существующей в ней социальной системы и в необходимости сотрудничества всех граждан во имя ее совершенствования и прогресса. Именно поэтому религиозные догмы довольно легко приспосабливаются к новой действительности. Возьмем к примеру пост рамадан, который не соблюдается большинством населения, но который остается обязательным для верующих. Правила его соблюдения облегчены. «Бог не требует от людей того, что выше их сил», — говорится в одном из «хадисов». Верующий может «заменить» дни, во время которых он не мог поститься. Он может также при некоторых обстоятельствах не поститься вообще, например, если речь идет о действии, приравненном к «джихаду», который сегодня является не только «священной войной» в своем примитивном смысле, но также любым коллективным предприятием, полезным обществу и поэтому «справедливым и святым». Так, например, Гамаль Абдель Насер назвал «джихадом» строительство Асуанской плотины. В том же духе в первый день месяца рамадана Хабиб Бургиба, глава тунисского государства — после того, как его сняли в кинохронике в довольно уязвимом виде — со стаканом апельсинового сока в руке в часы поста, — так объяснял свой жест перед камерами: «Работающий человек не может вынести поста и не должен лишать себя еды из-за страха скандала. Сам пророк нарушал пост… Всякий раз, когда требования времени было трудно совместить с обязанностью поста, наш пророк отдавал предпочтение логике и государственным интересам. А в настоящее время нашим главным интересом является труд…»