Красная звезда и зеленый полумесяц - [64]

Святая инквизиция также действовала от имени бога, но история богата и примерами великих народных движений, рожденных и выросших под эгидой религии. Именно под знаменем Христа восставшие во Франции «жаки» жгли замки своих господ, обвиненных в поругании своими несправедливостями божественных законов. Во имя защиты истинной веры в наши дни священники Латинской Америки встают на сторону восставших безработных, безземельных крестьян и индейцев, сражающихся с наемниками латифундистов и компаний янки.

Во время войны в Алжире руководители Фронта национального освобождения, хотя некоторые из них обладали глубоко светским мышлением, так же, не колеблясь, призвали на помощь такой мощный рычаг, каким был ислам, чтобы придать больший размах освободительной борьбе. Их противники, разумеется, не преминули поднять шумиху вокруг этого, стремясь представить дело так, как если бы речь шла об «опасном фанатизме».

Примерно 820 миллионов мусульман образуют сегодня абсолютное большинство в населении 34 стран и значительное меньшинство в 14 других странах. Уже достаточно говорилось о том, что политическая и идеологическая битва, происходящая во имя и вокруг ислама, имеет мировое значение. Но, одинаково заявляя о своей «исламской» принадлежности, государства, партии, движения и отдельные деятели на самом деле придерживаются различных концепций и в некоторых случаях спор их неразрешим. Что может быть общего, например, между принцами Саудовской Аравии, верными союзниками американского империализма, для которых религия является бастионом против возмущения масс и, скажем, руководителями, вышедшими из наибеднейших крестьянских слоев, как, например, Хуари Бумедьен, который хотел, чтобы ислам стал фактором прогресса и равенства. «Духовные связи, будь то исламские или христианские, не смогли устоять перед лицом оскалившихся бедности и невежества, — замечал он. — Я хочу сказать, что голодающему народу не поможет слушание священных стихов, несмотря на все мое почтение перед Кораном, который я выучил в возрасте десяти лет. Людям голодающим нужен хлеб, невежественным — знания, а больным — больницы… Люди не хотят отправляться в рай на пустой желудок: именно в этом главная проблема. Если мечеть используется для защиты несправедливости, эксплуатации, рабства и феодализма, она перестает быть мечетью ислама, а становится мечетью, разрушающей ислам…» И в самом деле, что могла подумать саудовская делегация на исламской конференции в Лахоре в феврале 1974 года, выслушав эту подрывную речь алжирского руководителя? Вскоре им пришлось защищать от восставших одну из таких мечетей. Так случилось, что в ноябре 1979 года специальный отряд французской национальной жандармерии, милостиво предоставленный в распоряжение короля Саудовской Аравии (пс его просьбе) и допущенный по случаю «святого дела» в места, обычно запрещенные для неверных, принял участие в подавлении восставших, захвативших большую мечеть в Мекке. Еще раз «свободный мир» в лице Жискара д’Эстена показал себя достойным своего так часто провозглашаемого призвания — быть «другом и союзником» мусульман. Но только, разумеется, «добрых» мусульман. Тех, кто почитает интересы межнациональных компаний и за это наши средства массовой информации обычно называют их «умеренными».

Но эта умеренность отнюдь не проявляется, когда речь идет о том, чтобы повесить оппозиционеров, искалечить осужденных по уголовным делам или забросать камнями женщин, уличенных в супружеской неверности. По той же самой логике США и их союзники проявили солидарность с афганскими басмачами, которые «во имя ислама» все еще претендуют на восстановление в стране уничтоженного феодального режима.

Невозможно, следовательно, говорить об исламе и его наследии как о единой системе, закрытой, не меняющейся с самых своих истоков и всегда остающейся той же самой, каковы бы ни были внешние обстоятельства. Как любая идеология, «исламское достояние» должно рассматриваться как историческая действительность, а не как незамутненный ничем источник, не имеющий отношения к истории. И однако именно эту последнюю идею некоторые пытаются навязать как внутри ислама, так и вне его. Это приводит к тому, что его ставят, не подвергая какому-либо другому анализу, в сферу иммобилизма, приписывая ему вечное существование вне рамок человеческих усилий, вне исторического времени или места. Это положение используется и советологами, когда они говорят об исламе в СССР. Так, Александр Беннигсен утверждает, что, несмотря на революцию и установление советского строя, ислам остался таким, каким он был всегда, — застывшим в своей недвижимости, отмеченной вечностью.

Величайшие перемены произошли на территории, огромной, как континент; впервые в мире родились социалистические республики, управляемые на всех уровнях местными жителями; миллионы мужчин и женщин вышли из-под угнетения, из невежества, из отупляющей и изолированной жизни аулов, затерявшихся в степях и пустынях; они стали рабочими, техниками, специалистами во всех областях; сотни тысяч их детей и внуков получают высшее образование; женщины, вчерашние рабыни, принимают ныне полное и свободное участие во всех областях деятельности; замечательные города и промышленные предприятия возникли в пустынях; над куполами и минаретами мечетей, чья высота, как казалось еще вчера, бросала вызов небу, продолжают свои фантастические полеты спутники, «Союзы» и другие космические аппараты — и все это оставило ислам и людей такими же, какими они были десять веков назад? Как можно, находясь в здравом уме, поддерживать подобные тезисы?