Красная волчица - [157]

Димка вскипятил чай. Залаяли собаки. Кого еще там нелегкая несет? Последнее время ему хотелось быть одному. Димка вышел из зимовья.

— Чилим, да ты что, не узнал меня? — донесся голос Ленки. Собаки перестали лаять.

При встрече с Ленкой Димка постоянно испытывал неловкость, поэтому избегал ее. Услышав Ленкин голос, растерялся. Как с ней вести себя? На тропе появилась Ленка. Она была в телогрейке и платке, в руках — ведро с брусникой.

— За ягодой ходила, да вот припоздала, — на недоуменный взгляд Димки ответила Ленка. — Ты что тут делаешь?

— Скоро промысел. Отдохнуть немного решил.

Ленка посмотрела на голубой дымок над зимовейком.

— А меня пустишь обогреться?

— Да ты что, заходи. Я как раз чай сварил.

— Как у тебя хорошо здесь, уютно.

Ленка сняла телогрейку, платок, поправила волосы.

— Ужинать будем?

— Давай. У меня тут харчишки есть, — Димка с нар взял холщовый мешок.

— Я тоже на всякий случай кое-что прихватила. Пирожки из черемухи. Грибов жареных. Ты же их любишь.

Димка с благодарностью посмотрел на Ленку.

— Спасибо. А у меня шашлык есть из бычьей печенки. Жирный. Во рту тает.

— Пойдет.

Ленка разложила еду на столике, налила в кружки чай.

— Садись.

Они сидели рядом на нарах. А от печки ярким заревом лился свет.

— Намучились на охоте?

— Всякое было. Где лошади не могли пройти, на себе мясо таскали. У меня до сих пор спина и плечи болят.

Поужинали. Ленка вышла на середину зимовейки. Облитая светом от печки, она стояла в розовом тумане. Пальцы ее быстро пробежали по пуговицам, и платье медленно сползло с плеч.

— Скажи, Дима, чем же я хуже Любы?

Ленка старалась сказать эти слова бодро, с вызовом, но голос дрогнул. Димка порывисто встал…

Над лесом взошла луна. Она облила бледним светом горы, высветила зимовейко, через озеро перекинула дрожащую дорожку. Тропы, присыпанные листвой и лиственничной хвоей, заструились золотистыми ручейками. А в зимовейке в печке, прислушиваясь к тихому шепоту Димки с Ленкой, чуть теплились угольки.

Глава VIII

Лебеди действительно наворожили затяжную теплую осень. В середине октября выпал первый снег, прикрыл землю, а потом установились звонкие светлые дни. Такая погода для охотников — благодать. Дни длинные, ночи теплые Но, как говорится, у костров сон короткий. Появилась возможность заглянуть в самые дальние угодья. Одно было плохо: медведи в берлогу не залезали, душно там было, спали наверху. Собаки натыкались на них, поднимали. Медведи уходили. В поисках тихих мест медведи нередко пересекали охотничьи тропы. Парни страху натерпелись: попробуй угадай, шатун это или добрый зверь, который просто меняет лежку.

Но пусть белка хоть всю зиму гайна не делает, а морозов не миновать. В конце ноября запуржило: целую неделю бесновались ветры, валил снег. А потом грянули такие морозы, что деревья не выдерживали, лопались. Но охотники каждое утро уходили в горы. К концу февраля снег был почти в пояс. Через тугие заносы даже молодняк пробраться не мог. Здесь и давили сохатых волки, росомахи и рыси.

В такой вот февральский день возвращалась Ятока домой. Всю осень она провела в тайге. С Машей водилась Семеновна и Славка, помогала им тетя Глаша. Ятока заглянет в деревню на день-два и уходит то в одно, то в другое зимовье. Парни ждали ее, ждали, как доброго лесного духа.

Ятока, горбясь под тяжелой понятой, устало спускалась с Матвеевой горы. Под ногами так же устало поскрипывали лыжи. Сегодня по бездорожью она прошагала верст пятьдесят. Ныли плечи, покалывало поясницу. Пудовым казалось ружье. Впереди за лесом показались дома. Заканчивается еще одна тяжелая тропа. Ятока вышла на дорожку, пробитую в снегу к кладбищу. На ней следы, присыпанные снегом. Смутная тревога шевельнулась под сердцем. Подумала: «Не бабушка ли ходила? Все ли ладно дома?» Сняла лыжи, заторопилась. После лыж дорога казалась каменной.

Лес оборвался. Деревню не узнать. С крыш свисает толстый мохнатый снег. Кругом бело. Лишь кое-где виднеются серые узкие полоски стен с окнами. От этого снежного безмолвия веяло холодом. Безлюдно. Только курчавые столбики дыма над крышами говорили, что жизнь в деревне не погасла.

Ятока шла по угору, Юла — впереди. Хорошая собака из нее получилась, даже возле дома не бросит охотника.

С угора к реке сбегали тропы — рыбаки пробили. Одна тропа возле проруби уходила в заречье. Ятока скользнула по ней взглядом: кто-то в прибрежных кустах ставил петли на зайцев. «Раз люди пропитание себе добывают, однако, живут». — отметила про себя Ятока.

Она вошла в ограду, где от калитки к крыльцу, а от крыльца к амбару и скотному двору были в снегу проложены неширокие коридоры. Юлька кинулась в сени и, гавкнув несколько раз, стала скрестись в дверь. Дверь распахнулась, в ней показался Славка.

— Юлька, — он потрепал ее по загривку и сбежал с крыльца. — Здорово, — по-мужски, сдержанно поприветствовал Ятоку.

— Здорово, Слава.

Славка принял от Ятоки лыжи и ружье.

— Однако, как живете? — снимая понягу, спросила Ятока.

— Ничего живем.

Славка отнес лыжи и ружье на предамбарник, вернулся и решил занести понягу. Взялся за лямки, а поняги не поднять.

— Ого-го.

— Дай я сама занесу.