Красная петля - [71]

После четвертой чашки кофе голова прояснилась, и я поймал себя на мысли, будто читаю дрянной роман. Что-то не срасталось, не сходилось, не состыковывалось, в этой мозаике не хватало кусочка неба.

Я выглянул в окно, на зеленый склон, спускавшийся к Шор-драйв и Белт-парквей. Мимо проезжали машины, несколько лодок покачивались на воде. Изящно выгнулся мост Верразано, тонкий металлический прут, тянущийся над Нэрроуз к Стейтен-Айленду. Максин любила стоять у окна, когда солнце опускалось за мост, «Гвинейский трамплин», так называл этот мост ее дядя в те времена, когда «гвинейцами» презрительно звали итальянцев, а люди были уверены, что с этого моста мафия сбрасывает свои жертвы.

Вода была спокойной, но с Восточного побережья надвигался ураган, снесший Флориду; ураганный сезон выдался самым беспокойным за последние сто лет. Я встревожился за Максин – вдруг крохотный полуостров в Джерси затопит? А она лишь посмеивалась надо мной.

«Это же Нью-Джерси, милый. Тут никогда ничего не случается».

Как бы то ни было, она не желала, чтобы я приехал.

«Не надо, Арти. Не хочу, не сейчас», – сказала она, когда я позвонил ей вчера вечером. Голос Максин был грустным, и я понимал – что-то утрачено.

Что же я искал все эти часы, запершись в квартире Максин?

Я продолжал читать. Бумажная работа никогда мне не нравилась. Я не выносил запаха старых газет еще с московского детства, когда мама пыталась привить мне любовь к библиотекам. В библиотеках сила, Артем, говорила она. Там всегда находилось что-то стоящее, и она давала мне деньги на подкуп библиотекаря, который выдавал из-под полы запрещенную литературу. Однажды я попался. Мне было тринадцать или четырнадцать, мы изучали тоскливую тему, что-то марксистско-ленинистское – трудно поверить, что были такие времена, – а я просматривал роман Филиппа Рота и попался. Пришлось отцу явиться в школу, чтобы забрать меня.

Вечерело. Я и так был на взводе, но поставил еще кофе, дождался, когда вода закипит, выключил музыку, выпил кофе и отыскал в холодильнике несколько черствых пончиков. Съел два, обсыпав рубашку сахарной пудрой.

Пройдя на кухню, я сел на табуретку прямо у окна, чтобы яркий свет не давал мне уснуть.

Передо мной на столе лежали три последние папки. Я раскрыл одну. Страницы желтой тетради были исписаны убористым красивым почерком Сида, словно он упражнялся в каллиграфии.

Таких страниц я не помнил. Я давал их Толе, а он положил обратно? Был там один желтый листок, хрупкий от времени, на нем – столбики русских слов с переводом. Я вспомнил о попытках Максин выучить русский ради меня.

Там были записи об отрочестве Сида, о его встрече с советскими моряками, о поисках одного из этих моряков, Мэлэра, с которым они подружились.

Две страницы были приклеены к обратной стороне «словарика». Сид прятал их. Видимо, вовсе не желал, чтобы кто-то нашел их.

Эти записи на русском всецело посвящались Джеку. Сид словно зашифровал их таким образом. Судя по датам, начинались они со времен первой работы Джека у Сида и велись годы. Год за годом Сид внимательно следил за всем, что делал Джек. Читал его статьи и рубрики, наблюдал его по телевидению. Оценивал выступления. По коже побежали мурашки от такого шпионского упорства.

Должно быть, они общались и по телефону, поскольку там были стенограммы разговоров и указания на пленки с записями. А также блюда из ресторанного меню. Если верить запискам Сида, Джек становился все большим фантазером, параноиком, маньяком и просто психом.

Я снова придвинул к себе папку с газетными заметками Джека: статьи про русских бандитов на Брайтон-Бич дышали мафиозной мистикой, и когда я прочитал два случайных абзаца, в глаза мне бросилось такое, что я расплескал кофе.

Одна статья была о деле, по которому я работал почти десять лет назад, моем первом деле на Брайтон-Бич, когда мне пришлось слетать домой в Москву. Оно касалось контрабанды ядерных веществ, ничего особенного, но зато первое. До него я ни с чем подобным не сталкивался.

В статье упоминались имена – мое, Толи Свердлова. На этом деле я и познакомился с Толей. Я терялся в догадках, откуда Джек пронюхал про нас. Посмотрел на дату. Как он узнал, что я работал по этому делу, почти сразу после его закрытия? Потом, может, он и сумел бы это разведать, но тогда никто не был в курсе.

Может, и его роман с Валентиной Свердловой – не случайное совпадение. Может, его настоящая цель – ее отец. А может, и на мою свадьбу он явился, чтобы подобраться ко мне поближе.

Я встал. Расшифровка русской писанины Сида была нелегкой работой, я начал потеть, и не только от усилий.

По словам Сида, Джек не только искажал хронологию своих статей, но и перевирал исходные данные, так что, если по прошествии времени кто-то решал посмотреть документы, на которых базировались репортажи Джека, все сходило за правду. Такое легко сделать на сайтах, все поправить, чтобы даже скептики были одурачены при проверке, да и кто что проверяет в наши дни? Джека не занимали факты; его занимала идея как таковая, мифология, эпос. Факты интересовали Джека не больше, чем политиканов. Его не беспокоило, правда ли по Ред-Хуку плавает бочка с радиоактивным дерьмом. Ему было важно создать легенды. Да, Джека интересовало лишь создание очередной грандиозной городской легенды: бомба в Нью-Йорке.