Красная королева - [56]

III

Филли покинула графа в состоянии такого блаженного опьянения, которое, рассеиваясь, оставляет в сердце тоску и переполняет его пламенным желанием. Для бедной немой любовь была растеньицем, которое тихо и нежно взращивалось тоской, расцветая и наполняя в часы одиночества сердце освежающим ароматом, способным убаюкать душу сладкими грезами. Когда из пустынных болот, где она гонялась за дичью, Филли вывели на шум жизни; когда ее послали в дом той самой женщины, которая когда-то валялась в подземелье, а теперь умывалась в тазах из червонного золота; когда родная мать брезгливо отшатнулась от уродца и при виде своего ребенка почувствовала только стыд и боязнь, как бы ребенок не обокрал и не скомпрометировал ее, – тогда в сердце Филли словно лопнула струна, жалобный звук которой истерзал ей душу. Старуха Гуг приготовила ее к такому приему. Филли увидела, что ее презирают, подозревают, отталкивают. Бесконечное страдание переполнило ей душу, и когда бабушка Гуг передала ее незнакомым мужчинам, Филли показалось, будто ее выталкивают в холодный, бездушный мир, словно птицу, которая окрепла крыльями и которую отец и мать выталкивают из гнезда. Она должна была принадлежать чужим; все узы, которые прежде связывали ее, теперь были порваны. Дрожа от страха, она подошла к этим мужчинам пугливо, недоверчиво и ждала самой злой судьбы, жестоких слов и холодного издевательства, а вместо всего этого встретила то, что никогда еще не доставалось ей в удел, а именно внимательность и любовь!

Серьезный Вальтер Брай обходился с ней как отец; во всей его суровости, во всем его замкнутом, наружно холодном существе было что-то, что переполняло сердце Филли благоговением. И когда она разглядела всю его доброту и увидела, с какой искренней сердечностью он относится к ней, то поняла, что может верить в него, как в Бога. В Сэррее она полюбила благородство духа, глубину искреннего чувства; он стал для нее другом, братом, и в нем она видела идеал гордой мужественности и силы характера. К Браю и Сэррею она приближалась с неизменным почтительным страхом, но Дэдлей… тот был ей ближе всех.

В нем она видела юность, честолюбие, улыбку жизни. Брай и Сэррей следили за Дэдлеем, как за сыном, которого надо оберегать и приключения которого способны вызвать у серьезных людей только улыбку. И Филли чувствовала себя с этой неразлучной троицей так, как если бы выросла около них; она делила с ними их опасности, была их вестником, оружием, недреманным оком. Как дрожала она за Дэдлея, с какой радостью поставила она на карту свою жизнь, только чтобы спасти его! Благодарность переполняла душу Филли, а преданность делала счастливой; она сознавала, какую пользу приносит друзьям, и это было ее гордостью.

Она и не заметила, как в ее сердце прокралась любовь, пока последняя не вспыхнула страстным пожаром. Дэдлей почти не обращал на нее внимания; утопая в объятиях сирены, он был единственным, не догадывавшимся о ее женском поле, тогда как по ее жилам бурным потоком стремилась кровь, нанося на щеки краску первой стыдливости, а в сердце стоном звучал шепот: «Ведь ты тоже женщина, ты тоже могла бы любить и заслужить любовь!»

Филли пожертвовала собою для Дэдлея, и на одре страданий для нее было громадным утешением сознавать, что она страдает и терпит ради возлюбленного.

Теперь она снова увидала его. Каким пламенем загорелась ее кровь, какой бурей заволновалась грудь, когда ее взор покорил его!.. Но как она дрожала, что он разглядит ее маску и потом презрительно отвернется от служанки. Она не находила себе места, пока не бросилась к его ногам и не открыла ему обмана. А он?.. Он не оттолкнул ее, он узнал ее и возобновил свои клятвы, он обнял, поцеловал ее и воскликнул:

– Беги со мной, стань моей женой!

И эти слова опьянением страсти вознесли Филли на седьмое небо, и когда, сидя в своей комнате, она погрузилась в сладкие воспоминания, то одна мысль: «Он любит меня!» – отгоняла прочь всякие сомнения и думы. Что ей за дело до уверений Дэдлея? Какое дело было ей до того, лорд ли он или пастух? Для нее он был человеком, которого она любила, за которого была готова тысячу раз пожертвовать жизнью. За себя Филли нисколько не боялась. Что значила бы для нее ее жизнь, что могла бы она потерять, если бы он отвернулся от нее? Вся ее жизнь была в его улыбке, теперь она была его собственностью. Чем бы ни собирался он сделать ее – женой или служанкой, она должна была повиноваться с радостью или слезами, блаженством или смертью в сердце!

Глаза Филли смеялись и плакали, душа расплывалась в блаженстве и страхе…

Графский слуга подал ей следующую записку:

«Будь в десятом часу у выхода парка и последуй за тем, кто назовет тебе мое имя!»

«Я должна бежать отсюда? – подумала Филли. – Но ведь королева была моей благодетельницей, Мария Сэйтон, Риччио, все обращались со мною с самой сердечной ласковостью, и всем им я, несомненно, покажусь неблагодарной и презренной, если я тайно покину замок».

Но этого хотел он, Дэдлей, а ведь только ему принадлежала ее душа. И эта душа с полным, слепым доверием отнеслась к плану и приказанию Дэдлея.