Красная книга - [110]

Когда прошли девять месяцев, он снова выкопал горшок; тело исчезло, но в горшке лежал спящий ребенок, и он понял, что ребенок был его мертвым сыном. Он взял к себе ребенка, и он рос в неделю так, как другие дети растут за год. И когда прошли двадцать недель, сын снова предстал перед отцом и потребовал его королевство. Но отец был научен опытом, и уже заранее знал, как все обернется. После того, как сын озвучил свое требование, старый король встал с трона и обнял сына со слезами радости и возвел его на престол. И так сын, ставший королем, был благодарен отцу и глубоко его уважал, так как отец даровал ему жизнь».

Но я ответил моей змее: «Честно говоря, моя змея, я не знал, что ты рассказываешь сказки. Так скажи мне, как толковать твою сказку?»

Зм.: «Представь, что ты старый король, и у тебя есть сын».

Я: «Кто этот сын?»

Зм.: «Ну, я думала, ты только что говорил о сыне, который не особенно тебя осчастливил».

Я: «Что? Ты имеешь в виду — я должен короновать его?»

Зм.: «Да, а кто еще?»

Я: «Это немыслимо. Ну а что насчет волшебницы?»

Зм.: «Волшебница — это материнская женщина, сыном которой ты должен быть, раз в тебе обновляющее себя дитя».

Я: «О нет, неужели для меня невозможно стать мужчиной?»

Зм.: «Мужчиной в достаточной мере, а кроме этого — полнота детства. Потому тебе нужна мать».

Я: «Мне стыдно быть ребенком».

Зм.: «И потому ты убил своего сына. Создателю нужна мать, раз уж ты не женщина».

Я: «Это ужасная правда. Я думал и надеялся, что смогу быть мужчиной во всех отношениях».

Зм.: «Ты не можешь сделать этого ради своего сына. Средства для сотворения: мать и ребенок».

Я: «Мысль, что я должен остаться ребенком, невыносима».

Зм.: «Ради своего сына ты должен быть ребенком и оставить ему корону».

Я: «Мысль, что я должен остаться ребенком, унизительна и сокрушительна».

Зм.: «Целительное противоядие от власти![286] Не сопротивляйся тому, чтобы быть ребенком, иначе ты сопротивляешься своему сыну,[287] которого хотел превыше всего».

Я: «Это правда, я хотел сына и выживания. Но цена за это высока».

Зм.: «Сын стоит больше. Ты меньше и слабее сына. Это горькая правда, но ее не избежать. Не будь непокорным, ребенок должен хорошо себя вести».

Я: «Проклятая насмешка!»

Зм.: «Посмешище! Я запасусь терпением. Мои источники должны течь для тебя и изливать напиток спасения, если земли иссушены жаждой и каждый приходит к тебе, умоляя о воде жизни. Так подчини себя сыну».

Я: «Где мне объять необъятное? Мои знания и способности бедны, сил у меня недостаточно».

На этих словах змея свернулась, завилась узлами и сказала: «Не спрашивай о последующем, достаточно для тебя этого дня. Не беспокойся о средствах. Пусть все растет, пусть все всходит; сын растет из самого себя».

[2] Миф начинается, миф, который нужно только проживать, не воспевать, миф, который воспевает сам себя. Я подчиняюсь сыну, порожденному волшебством, рожденному неестественно, сыну лягушек, стоящему на берегу и говорящему со своими отцами, вслушиваясь в их ночное пение. Воистину он полон тайн и превосходит в силе всех мужчин. Ни один мужчина его не зачинал, ни одна женщина его не рожала.

Абсурд вошел в престарелую мать, и сын вырос в глубинах земли. Он появился и был предан смерти. Он снова восстал, был произведен заново при помощи волшебства и рос быстрее, чем раньше. Я дал ему корону, что соединяет разделенное. И так он соединяет разделенное для меня. Я дал ему силу, и потому он распоряжается, ведь он превосходит в силе и уме всех остальных.

Я не намеренно уступил ему, а под озарением. Ни один не связывает вместе Верх и Низ. Но он, выросший не как человек, но имеющий форму человека, способен связать их. Моя сила парализована, но я выживаю в своем сыне. Я оставил озабоченность тем, что он может управлять людьми. Я одиночка, люди радуются ему. Я был силен, теперь я бессилен. Я был силен, а теперь слаб. С этих пор он принял на себя всю силу. Все для меня перевернулось.

Я любил красоту прекрасного, дух тех, кто богат духовно, силу сильных; я смеялся над тупостью тупых, презирал слабость слабых, жестокость жестоких и ненавидел испорченность испорченных. Но теперь я должен любить красоту уродливого, дух глупого, силу слабого. Я должен почитать тупость умного, должен уважать слабость сильного и жестокость великодушного и славить добродетельность испорченного. Куда денутся издевки, презрение, ненависть?

Они перешли к сыну как символ власти. Его насмешки кровавы, и как презрительно сияют его глаза! Его ненависть — поющий огонь! Завидный, сын Богов, как можно не подчиниться тебе? Он расколол меня на два, он разрезал меня. Он скрепляет разделенное. Без него я бы распался, но моя жизнь продолжилась с ним. Моя любовь осталась со мной.

Так я вступил в одиночество со злым взглядом на лице, нолным негодования и возмущения владычеством моего сына. Как мог мой сын присвоить себе власть? Я вышел в сады, сел на камни у воды и мрачно размышлял. Я позвал змею, мою ночную спутницу, лежавшую со мной на камнях многие сумерки, делясь своей змеиной мудростью. Но затем из воды появился мой сын, великий и могучий, с короной на голове, с кудрявой львиной гривой, сияющей змеиной кожей, покрывавшей тело; он сказал мне: