Красная Казанова - [14]

— Губошлёп, значит? Худой, очкастый… А по фамилии как, не Кульков часом?

— Хе, и говорит, не контра. Взять бы тебя, да расстрелять для порядка. Счастье, шо я с энтой властью… А-а, ладно. Тебе инженер нужон? Забирай! Но и меня не позабудь.

Главный по общественному транспорту снова полез в карман, но истопник замотал нечёсаной головой.

— Пого-одь, эт само собой, но я имею насущную необходимость проделать с им, за пимы, одну штуку. Помню, под Екатеринославом стояли, был у нас в дивизии Исламка-татарин, — пьяный подпустил в голос дрожи, уронил слезу. — Хороший татарин, улыбчивый, всё «ёк» да «ёк». Мы над им часто так шутковали. Случалось, раза по три на дню.

— Что ж это, за шутка такая? — осторожно поинтересовался Прохор Филиппович.

— Весёлая шутка, большевистская. Сам увидишь. Я б без подмоги управился, да сноровка моя уже не та, а инженер, шустрый-шельма, как таракан, его попридержать бы, пока к месту поспею. Тут точность важна…

— Точность?

— Ты слушай! Консо-консомолец твой…, наш то есть, по чётным числам ходит в столовку «Светлый путь». По площади, мимо забора. Талон значит ему положен. Ты его останови, вызнай шо вам с Врангелем потребно и бежи оттеда. Но наперёд свисни, будто так, от радости чуйств. То, мине сигнал…

И истопник ещё долго костерил изобретателя и советскую власть, но главный по общественному транспорту его уже не слушал.

«По четным дням… Прекрасно. Нашёл! Нашёл интеллигентика! Отыскал и безо всякой Эврики!»

Глава десятая

Уже в дверях Прохор Филиппович услыхал голос «половины».

— …пока под ручку гуляете, ему по близорукости может и ничего. А как поженитесь? Ох, прям беда! Надо чем-то другим брать, раз квашеная капуста не помогла. Стараться, — скрытая развешанным на кухне бельём (после того, как у Марии Семёновны украли с чердака наволочку, она предпочитала сушить стирку дома) супруга говорила громко и назидательно.

— Я стараюсь, — ныла в ответ свояченица. — Учу вон, Карла Маркса, «Манифест коммунистической партии»…

— Удумала! Нешто манифест сиськи заменит? Разве только, Карла твой так рассуждает, единственный в цельном свете. А ты слушай больше. Нет, мужчина-то он, конечно, осанистый, кто спорит. Вишь, бородища какая! Но ведь старый, до девок не внимательный, и если даже он жену за один марксизм полюбил, ещё вопрос, был ли потом доволен…

— Вообще, товарищ Маркс про семью очень сердито пишет.

— Вот! А Кульков к тому ж молодой. Ты не гляди, что слабогрудый. Ну, как он очки-то сымет и Щорс на вороном коне, а ему манифест какой-то суют. Нет, раз ухватить не за что, бери уютом, заботой. Чтобы он у тебя из дома выходил как… Ну, я не знаю. Как…

— Щорс на вороном коне?!

— Ну без коня, конечно. Но обихоженный. Что б понимал, о ём-дураке пекутся и не привередничал понапрасну. Что б всё ладно, да складно. Как вон у нас с Прохором.

— Только б отыскался…

— Объявится. Давай пока на картах раскину. Сядь-ка на колоду. Да юбку подбери, экая ты…

— Экая! Вдруг он утонул…

— Коли утоп… — «половина» на минуту задумалась. — Это блюдцем надо вызывать. Пришёл, так почитай точно мёртвый.

— И-ии-иии…

— И вообще, коли о покойнике думаешь, духу любопытно, что именно. Вот он и сам, али какая его наиважнейшая часть и являются. Может и твой, очками сверкнёт. Помню, в деревне, — Мария Семёновна понизила голос, главный придвинулся ближе, — в восемнадцатом, комиссарша в болоте хлеб искала, да и сгинула. Так кажную осень нашим мужикам, в амбарах, её «эта», являться стала, обособленным образом. Шуганут её, бывало, лопатой от жита, она взвизгнет и убежит. Тьфу, срамотища…

— Я, Мань, вот… Я принёс… — обнаружил себя ГПОТ, просунув калошу меж простыней. Женщины обмерли.

— Напугал, леший! Зачем же с ей на кухню-то? Выбросил бы куда по дороге. Чего хлам в дом тащить?

— Ты ж, сама велела, чтобы… — покосившись на Лидочку, он запнулся. — Чтобы того…

— Я? Что я? Ну да, говорила… — Мария Семёновна, в свою очередь, перевела взгляд на разинутый рот сестры. — А-а я вспомнила энтого… С третьего этажа… Девкина. Человек он небогатый. Приспичит обуться, хошь-нехошь покупай пару. А зачем инвалиду пара? Лишний расход.

Главный по общественному транспорту снова отметил умение жены находить простые решения. К сожалению, в ситуации с трамваями крестьянская смекалка Марии Семёновны была бесполезна.

«Не с кем поговорить… не с кем! Хоть вправду спиритический сеанс устраивай» — Прохор Филиппович посмотрел на свояченицу, та притихла сидя на карточной колоде. Он горестно вздохнул и вышел.

Действительно, если б перед товарищем Марксом разделась в конке какая-то мисс, он написал бы Энгельсу и дело с концом. Но ГПОТ ни писать, ни телефонировать Энгельсу, по понятным причинам, не мог. И мысль о спиритизме пришла к нему не случайно, однако столь бесцеремонно воспользоваться чужим другом не позволяла совесть. Да и не владел Прохор Филиппович иностранными языками, прямо скажем.

А вообще, не так давно, в городе практиковал заезжий медиум, за вполне умеренное вознаграждение вызывавший обывателям (в зависимости от интереса), кому старца Григория, кому Соньку Золотую ручку, а партийцам, соответственно, Ильича. Но если первые двое вели себя пристойно, то неугомонный дух вождя мирового пролетариата безобразничал, сквернословил и затихал только при виде фотографии опального Зиновьева. Кроме того, поскольку, для привлечения товарища Ленина, в качестве подлинного материала использовался затёртый до дыр номер «Искры», в городе начались пожары. Вмешалось ОГПУ и медиум исчез. К слову сказать — те, что успели воспользоваться его услугами, остались весьма довольны результатом, особенно в амурных делах. Так, посетившая сеанс Полина Михайловна, отзывалась о маге в самых восторженных выражениях и даже показывала ГПОТу несколько двусмысленное пятно на шее, якобы оставленное не в меру разошедшимся первым председателем Совнаркома.