Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха - [21]

Большой шеф, однако, не стал пороть горячку (он никогда этого не делал) и через своего «партнера» от партии запросил подробные сведения о Соколах. Сбор данных обернулся неожиданной стороной: супружеская пара, приехавшая из Бельгии, неизвестна французским коммунистам. Тогда запросили информацию у Коммунистической партии Бельгии — видите, как тщательно проводилась проверка? Пришел положительный ответ: абсолютно преданные борцы, изгнанные из Бельгии за политическую деятельность. Но что за причуда — назвали себя радиотехниками! По утверждению бельгийцев, Херш Сокол — врач, его жена Мира — социолог, доктор наук! Блажь? Нет, хитрость, невинная ложь, чтобы не оказаться в положении «перемещенных лиц» и облегчить себе возвращение на родину.

Они обращались с просьбой о репатриации в Россию за год до окончания учебы. Отказано под предлогом того, что их негде поселить в Москве. В 1935 году новое обращение с той же просьбой, и новый отказ. Поскольку им не удалось вернуться на социалистическую родину, они приобщаются к политической деятельности там, где живут, и вступают в Коммунистическую партию Бельгии — до этого они уже состояли членами левоэкстремистских студенческих организаций.

В 1938 году Соколов выдворяют из страны, и они находят убежище во Франции. На следующий день после объявления войны Херш вступает в Иностранный легион. Когда военная кампания провалилась, его демобилизовали. Что делать в оккупированной Франции еврею, коммунисту, без средств и ремесла? Попытаться уехать. Херш и Мира в третий раз обращаются с просьбой о репатриации в советское представительство в Париже. Но поскольку на этот раз речь идет о жизни и смерти, в графе «профессия» он пишет: мастер по ремонту радиоаппаратуры. Поскольку России не хватает технических специалистов, для радиомастера, может быть, скорее найдут жилье, чем для дипломированного врача или специалиста-обществоведа. Вот когда был подписан их смертный приговор.

Треппер ищет встречи с Соколами. Он разглядел в Мире, угадал в Херше три редких качества, которые еще реже соединяются в одном человеке: ум, храбрость, веру. Нельзя оставлять эту пару на обочине дороги, эти люди имеют право на борьбу. Из них сделают «пианистов».

Несмотря на ошибки берлинской группы, несмотря на провал в Брюсселе, «Красная капелла» продолжает исполнять свою симфонию с Хершем Соколом у рояля.

Берлин в ярости от этой «музыки». Захват передатчика на улице Атребат? Удар мимо цели. Нужно было «накрыть» все три брюссельских передатчика сразу, вместо того чтобы поднимать тревогу, которая только насторожила двух других «пианистов» — они ведь снова примутся за дело, как только пронесется гроза. И что толку от захвата рации, если организация продолжает существовать? Фортнер не выдержал и набросился на наживку, вместо того, чтобы терпеливо распутывать клубок. Он знал, что дом 101 по улице Атребат — одна из явок сети; почему же он не устроил напротив наблюдательный пункт, откуда можно было бы фотографировать подозрительных посетителей? Почему не установил слежку за связными, чтобы добраться до главарей? Итог его операции: Рита Арну готова говорить, но почти ничего не знает; Аламо и Камилл молчат, Познанская покончила с собой. Жалкие трофеи… Поскольку люди скрылись, остается одно — расшифровывать радиограммы РТХ, записанные в последние несколько месяцев немецкими службами радиоперехвата. Радиограммы приводят в отчаяние криптографов вермахта, которым вручил их функабвер. Советская сеть использует чрезвычайно сложную систему: с ее помощью можно зашифровать до пяти тысяч радиограмм, прежде чем появятся первые повторы, которые обратят на себя внимание. Иными словами, партия проиграна заранее.

Функабвер не сдается. Поскольку вермахт отступился, этим займутся их собственные дешифровщики. К работе привлекают специалиста в этой области Клудова[7] и примерно пятнадцать студентов, математиков и филологов, которых Клудов обучит своему искусству. Но перехваченные радиограммы находятся в Брюсселе. Функабвер требует немедленно возвратить их. Брюссель бодро отвечает, что их бросили в огонь: не было никакого смысла хранить радиограммы, не поддающиеся расшифровке. Тьфу, пропасть! Значит, все потеряно? Нет, ведь немецкие станции подслушивания в принципе обязаны хранить копии перехваченных радиограмм в течение трех месяцев. Функабвер в панике: одного из офицеров посылают обследовать все четыре станции, слушавшие РТХ. В Гётеборге он находит двенадцать радиограмм; другие были использованы как бумага для записей. В Лангенаргене ему сообщают, что все тексты были посланы в Штутгарт, где находится школа шифровальщиков; офицер устремляется в Штутгарт и находит несколько радиограмм. В Ганновере — скудный урожай: почти все уничтожено. В Кранце офицера ведут в подвалы, где хранятся огромные мешки, набитые радиограммами; их приготовили для сдачи в макулатуру; потратив несколько дней на разбор этих бумаг, офицер возвращается в Берлин с добычей. Он спас от гибели около трехсот радиограмм. Этого недостаточно для того, чтобы дешифровщики могли продолжить работу с надеждой на успех.