Герой этой истории Леопольд Треппер, польский еврей, родился 23 февраля 1904 года в местечке Новы-Тарг, неподалеку от Закопане. Его отец, коммивояжер, работал до изнеможения, чтобы прокормить семью, где было десять детей. Надорвавшись, он умер, когда Леопольду еще не исполнилось и двенадцати лет. Поскольку мальчик отличался редкой живостью ума, родственники решили сделать все, что было в их силах, лишь бы помочь его продвижению по социальной лестнице.
В то время в Польше в силу вековых традиций антисемитизм был распространенным явлением; страна находилась под сапогом военной диктатуры, обескровленная войной и экономическими встрясками. В столь неблагоприятных условиях надежды Трепперов могли не оправдаться. Словно пассажиры плота Медузы, они готовы были пожертвовать последними крохами одному из собратьев, лишь бы он, набравшись сил, сумел подняться на вершину мачты.
Леопольд учился во Львове, затем поступил в Краковский университет, где слушал курсы лекций по истории и литературе. Тогда, в восемнадцать лет, он еще верил, что перед ним прямая дорога, ведущая наверх. Получая небольшую стипендию и скромную денежную помощь от семьи, Треппер кое-как сводил концы с концами. Профессора были им довольны. Через год Польшу поразил новый экономический кризис, и уделом краковского студента на долгое время стала борьба с голодом. В этой борьбе Голод победил.
Студент оставил учебу и стал каменщиком, затем слесарем. Кризис добрался даже до мастеровых, и, соскользнув по «мачте» вниз, юноша оказался на земле и даже под землей: в катовицких шахтах. Два года спустя он выбрался наверх и стал чернорабочим на литейном заводе в Домброве. Но по-прежнему голодал. Вся Домброва голодала. Рабочие, доведенные нищетой до отчаяния, взбунтовались, но польские уланы очень быстро усмирили их. Одного из организаторов движения протеста звали Треппер. Его арестовали и бросили в тюрьму. К тому времени Леопольду исполнилось двадцать два года и он по- прежнему голодал.
Одна из фотографий подпольной коммунистической ячейки, к которой принадлежал Треппер, уцелела, несмотря на полицейские, а затем и гестаповские обыски. Человек десять совсем молоденьких, наголо остриженных парней с непроницаемыми лицами. На фотографии все похожи друг на друга, все одержимы единой страстью, и эта одержимость придает их чертам одинаковую суровость. Непримиримые и потерявшие надежду. Если бы группа этих бритоголовых была одета в летную форму, а не в кургузые куртки, их можно было бы принять за японских камикадзе. Треппера легко найти на фотографии. Даже после того, как годы и пережитое изменят это лицо и придадут ему гранитную твердость, его все же можно будет узнать по светло-серым глазам. В таких глазах можно прочесть и непоколебимую решимость, и неожиданную нежность.
Треппер провел восемь месяцев в застенках диктатора Пилсудского, где пытки, которым подвергались члены коммунистической партии, превосходили в изуверстве те, что будет применять гестапо, — самой обычной из них была пытка водой, заимствованная из средневековья; затем Треппер был освобожден — его даже не удосужились отдать под суд. Он уехал в Варшаву. Четыре первых буквы названия Домброва он «увез с собой». Домб — это будет его псевдоним на ближайшие десять лет. Позднее он станет «Большим шефом» — так станут называть его товарищи и агенты гестапо.
В Варшаве для юноши, который принимал участие в домбровском мятеже, никакой работы не нашлось. Он стал добиваться иммиграционной визы во Францию, однако в этом ему было отказано — французские власти вовсе не горели желанием принять у себя рабочего-бунтовщика. Но Треппер понимал, что жить в Польше он уже не сможет; здесь его ничего не ожидало, кроме голодной смерти.
Организация «Гехалуц» была его единственным спасением. Он постучал в ее двери; ему открыли, и наконец Трепперу удалось выбраться за пределы Польши. «Гехалуц», сионистская организация, финансируемая богатыми американскими евреями, оказывала помощь собратьям, эмигрирующим в Землю обетованную. Палестина еще находилась под властью англичан, и им преотлично удавалось запрещать въезд в страну массе обездоленных, которым через несколько лет суждено будет принять смерть в печах Освенцима, — правда, в то время англичане, конечно, не могли предположить, что этим людям уготована такая участь.
