Красная готика - [20]

— Я бы разве стал, Владимир Митрофанович, вас беспокоить по пустякам? Я просто единственно теперь переживаю, что этот ненормальный Баев кому-нибудь голову снесет…

— Тебе, к примеру, за твое любопытство неумеренное! — надо признаться, Прошкин действительно опасался такого развития событий после того, как стал невольным очевидцем неприятной сцены в доме фон Штерна. Корнев выплеснул второй неудачный стакан чая, вытащил из сейфа бутылку водки и глотнул прямо из горлышка.

— Значит, так, Николай, бери бумагу, пиши официальный рапорт — мол, прошу включить в состав группы специалиста по культам и ритуалам — для организации более эффективной работы. Чтобы включили именно Субботского, я позабочусь…

— А вдруг Субботский не захочет? И куда денется Борменталь? — засомневался в могуществе начальника Прошкин.

— Да что значит не захочет? Кто его будет спрашивать, когда война на пороге! — возмутился Корнев. — А насчет Борменталя не переживай — я уверен, что товарищ Баев с ним и без нашей помощи замечательно разберется…

И продолжал:

— Вот тебе, Прошкин, бутылка кагора, вот фотографии могилы этой, что б ей пусто было! Ну, которые Ульхт на кладбище сделал. Твои соколы при задержании фотоаппарат изъяли, самого Альдовича отколотили — ну не бывает у нас по-другому! Что ты ни делай! Но когда разобрались что к чему, фотоаппарат вернуть — вернули, зато пленку вынуть и напечатать позаботились. Вот что есть, то есть. Хорошие у нас сотрудники! Ответственные… Так вот, бери это все хозяйство и езжай в Прокопьевку, к этому, как его — из Синода… гражданину Чагину. И выясни с ним — он дед болтливый и таинственных историй из прежней жизни знает великое множество, о чем там он с Баевым откровенничал, да что слыхал, еще в давешнее, царское время про состояние бухарского эмира, да про его наследников. Фотографию Ульхта прихвати, что тебе Баев отдал, и эти тоже — с могилкой. Покажи старику, спроси — что за нехристи придумали циркуль на могиле рисовать! И не забудь, Прошкин, скажи ему непременно — мол, Александр Августович фон Штерн кланяться велел, очень просил, чтоб вы мне помогли! Уяснил?

Прошкин облизнул пересохшие губы. Как он сам, дурак, не додумался, что к отцу Феофану (в миру и в уголовном деле фигурировавшему как гражданин Чагин) Баев ездил совсем не о нем, Прошкине, беседовать, а про своего дедушку справки наводить! А про его, Прошкина, собственные художества, видимо, просто к слову пришлось. Вообще Прошкину было стыдно за собственное скудоумие. Ведь не Корнев, а он сам работал в специальной следственной группе НКВД в Туркестане и занимался розыском и изъятием в государственный бюджет ювелирных изделий, золота и иных ценностей, принадлежавших местной знати — баям и мусульманским священникам. И там он множество раз и от задержанных, и от местных жителей, и даже от самих бойцов Восточного фронта слышал легенду о десяти тонах золотых слитков и украшений последнего царствовавшего эмира Бухары — Сеид Алим-хана, которые тот успел спрятать в канун решающего наступления красной конницы. В таком удручающем контексте возможность побеседовать с отцом Феофаном казалась Прошкину вполне достойным средством реабилитироваться за допущенные промахи хотя бы в собственных глазах.

Философская беседа

Отец Феофан сидел на стуле в комнате правления колхоза, в новеньких очках и с интересом читал газету «Комсомольская правда». На шее Феофана красовалась тонкая золотая цепочка и не слишком массивный, зато явно старинной работы крест. О происхождении этого аксессуара даже спрашивать смысла не было — понятно, Баев презентовал — тоже, наверное, из сыновней почтительности! Прошкин с трудом подавил в себе желание оттузить не в меру общительного священнослужителя или хотя бы пару раз дернуть за седенькую бороденку! Он приехал сюда с познавательной миссией, и эмоции проявлять не время.

— Доброго времечка! — обрадовался Феофан, заметив Прошкина, а услышав, что ему велел кланяться Александр Августович фон Штерн, недоуменно отложил газету.

— Прав был мальчик. Должно быть, совсем под старость спятил его почтенный родственник! Еще и вина мне прислал? Нет уж, увольте. Сокращать отмеренные мне Господом дни я просто не вправе. А ну как оно отравлено? Чего можно еще ждать от помешанного?

Прошкин вынужден был лебезить, хвалить остроту ума и редкостную память, которую сохранил в свои почтенные годы Феофан — что дано далеко не каждому. Да хоть бы и тому же фон Штерну. И даже признаться, что вино, мол, от них — от Управления за бесценную помощь отца Феофана в их затруднениях. И слезно просил мудрого и образованного Феофана помочь ему — как частному лицу, совершенно в интересах такого учтивого и разумного юноши, как Баев, тем более что последний постоянно подвергается несправедливым гонениям, разобраться в некоторых хитросплетениях династических отношений в странной семье, патриархом которой был фон Штерн. Тем более батюшка юноши, и, соответственно, сыночек фон Штерна, скончался не так давно и похоронен под таким вот своеобразным надгробием…

Феофан снова водрузил на нос очки, тщательно разглядел фотографии надгробья, затем отхлебнул вина. Предварительно тщательно обнюхал пробку, плеснул немного и покачал казенного вида граненый стакан, словно бокал богемского стекла на дегустации. И, наконец, сочтя вино вполне достойным, начал просвещать Прошкина.