Красная Борода - [61]

Говорят: только тот, кто не изведал тяжесть преступле­ния, способен судить людей.

Говорят: тот, кто изведал тяжесть преступления, никогда не будет судить людей.

Трудно сказать, с чем столкнулся в своей жизни Ниидэ, но мрак и тяжесть преступления он, должно быть, знал не понаслышке, подумал Нобору.

Когда закончился праздничный обед, Нобору сказал, что хотел бы поговорить с Macao, и попросил оставить их наедине. Macao переоделась и пришла в его комнату. На ней было легкое кимоно с неброским узором по подолу и широкий пояс с вышитыми на нем красными кленовыми листьями. Она выглядела гораздо моложе, чем в свадебном наряде, а пушок на щеках в свете фонаря казался нежным, едва заметным ореолом.

4

Я хотел бы задать тебе один вопрос, — начал Нобору. — Господин Амано, твой отец, сообщил мне, что в марте меня собираются назначить на должность медика при бакуфу.

— Да, — кивнула Macao.

— Это было моей заветной мечтой. В Нагасаки я стре­мился постичь современную медицинскую науку, многое изучил и выработал свою методику лечения. На этом посту я рассчитывал прославить свое имя и стать светилом, известным всей стране. Но теперь это желание пропало.

Слушая Нобору, она лишь удивленно моргала длинными ресницами.

— Короче говоря, я намерен остаться в больнице Коисикава, — продолжал Нобору. — Я и сам не вполне уверен, что мое решение останется неизменным до конца дней, но сейчас богатству и обеспеченной жизни я предпочел бы скромную работу в больнице. Конечно, мне еще надо испросить согласия у доктора Ниидэ, но хочу тебя заранее предупредить: работа в больнице не принесет ни денег, ни славы. Хорошенько подумай: готова ли ты разделить со мной жизнь в нужде? Я не требую от тебя немедленного ответа — обдумай все и честно скажи.

Macao молча глядела на него своими прозрачными гла­зами, в которых так легко читались обуревавшие ее чув­ства. Ее зрачки расширились, и Нобору прочитал не выска­занный словами ответ: я согласна.

—  По-видимому, ты не очень ясно представляешь, что такое жизнь в постоянной нужде. Я же не страшусь трудно­стей, ибо вижу глубокий смысл в своей работе. О решении сообщи мне письмом.

— Я сделаю так, как вы посоветовали, — решительно сказала Macao.

Нобору ощутил, как чувство благодарности поднимается из глубины души и охватывает все его существо. Он понял, что Macao уже приняла решение, хотя и не высказала его вслух, и оно продиктовано не слепым повиновением, а сознательной готовностью вытерпеть любые невзгоды, потому что она всем сердцем уверовала в правоту принятого им решения. Он все понял и радостно улыбнулся. Macao отве­тила ему счастливой улыбкой и скромно опустила глаза, словно испугалась, как бы кто-то посторонний не подсмо­трел ее чувства.

Нобору простился с родителями и с семейством Амано и вышел на улицу. К вечеру сильно похолодало, но счастли­вый Нобору, не чувствуя холода, быстро шел по дороге, бормоча себе под нос: «Все прекрасно, теперь все будет хорошо!»

По возвращении в больницу Нобору зашел к Мори. Тот поздравил его с помолвкой, похвалил Macao, шутливо ска­зав, что и сам бы не прочь жениться на такой девушке. Но когда Нобору поделился с ним своими мыслями насчет работы в больнице, Мори покачал головой.

— Это будет непросто, — сказал он. — Похоже, Красная Борода уже принял решение, и вскоре сюда вернется Цугава.

— Здесь ему не место, — сердито возразил Нобору.

—  Видишь ли, я тоже не переношу этого человека, но раз ты уходишь, то пусть хоть Цугава придет взамен — все лучше, чем вообще никого.

— Я останусь, — упрямо произнес Нобору. — С места не двинусь, даже если Красная Борода станет гнать меня прочь... В чем дело? Почему ты на меня так смотришь?

—  Просто я подумал: тебе не следует спешить с этим разговором — лучше подожди, когда представится удобный случай.

— Ты поможешь?

— Попытаюсь.

На следующее утро, когда еще не рассвело, Нобору раз­будили громкие крики. Он не вполне проснулся и никак не мог сообразить, что случилось. Наконец он различил возму­щенный женский голос. Он быстро оделся и выскочил в коридор. Ночной фонарь еще не был погашен, доски пола неприятно холодили ноги. В конце коридора у входа в палату санитарки пытались унять бушевавшую О-Эй.

— Утихомирься, — строго прикрикнул Нобору. — Рядом тяжелобольные.

О-Эй притихла, но зло поглядывала на окруживших ее женщин.

— Она хотела сбежать, — объяснила пожилая санитар­ка, указывая на отворенную дверь, ведущую в сад, — я пришла на смену О-Каве и не успела затворить дверь, как она выскочила из палаты и попыталась удрать.

— Спасибо за труды, — сказал Нобору санитаркам. — Идите к себе, а с девушкой я разберусь сам.

Слегка подталкивая О-Эй, он провел ее в свою комнату, убрал в нишу постель, постучал Мори, попросив его побыть с девушкой, а сам отправился за советом к Ниидэ.

Доктор что-то писал, но отложил кисточку в сторону и, выслушав Нобору, ненадолго задумался.

— Все ясно, — наконец сказал он, тяжело вздохнув. — Кстати, ты встретился у своих родителей с Амано? — совер­шенно неожиданно спросил он.

—  Да, он приезжал на помолвку, — коротко ответил Нобору. — Но как все же поступить с О-Эй? — вернулся он к тому, зачем пришел. — Думаю, не зря она пыталась бежать из больницы — на то были серьезные причины.