Красная Армия - [43]

Деревья. Леонид бросился к темным стволам, нога в ногу со своим случайным попутчиком, хотя ни один из них не понимал, куда они бегут. Леониду просто хотелось сойти с пути, по которому двигалась техника.

Совсем рядом раздались выстрелы из стрелкового оружия. Леонид несколько секунд простоял, переводя дыхание, прежде чем понял, что стреляют в них. Его спутник упал за бревном, заливая промокший лес огнем из ручного пулемета, механически доставая из подсумка новые магазины.

— Вон там, — крикнул он Леониду. — В кустах!

Леонид попытался стрелять, но снова обнаружил, что магазин пуст. Он торопливо начал менять его, но пальцы отказывались слушаться, как он не старался взять себя в руки. Он не понимал, как кто-то отличал своих от чужих. Возможно, все просто стреляли во все, что видели. Леонид открыл огонь в лабиринт деревьев.

Вспышка. Жар. Болезненный грохот. Краем глаза Леонид увидел тело пулеметчика. Оно поднялось с земли, как будто его ударило током, на мгновение будто зависло в воздухе, а затем свалилось на Леонида, закрыв его собой.

Леонид закричал. Он бил и толкал труп, пытаясь сбросить его с себя. Он не хотел прикасаться к нему. Но отчаянно пытался высвободиться.

Темные фигуры врагов растворились в тумане. Леонид схватил автомат перемазанными чужой кровью руками. Но враги просто исчезли, словно призраки.

Леонид пополз к груде камней, присыпанной листьями. Время словно исчезло, он совершенно не осознавал его. Из-за деревьев послышался слитный крик множества голосов, перемежающийся с грохотом снарядов и рычанием техники. Леонид с трудом поднялся на ноги и убедился, что остался невредимым. Так быстро, как только мог он побежал на звуки боя. Он совсем не хотел вернуться в бой. Он просто хотел быть рядом с живыми.

ВОСЕМЬ

Подполковник Шилко вышел с командного пункта дивизиона и, расположившись под навесом, закурил. Каждый раз, как расположенная поблизости батарея давала залп, с брезента на землю лился поток воды. Дождь возобновился. Это была неподходящая погода для войны.

Шилко хотелось знать, что делается впереди, где воюющие стороны напрямую обменивались огнем. До сих пор он не получал никакой информации о войне, только новые огневые задачи. Цели смещались все глубже и глубже на вражескую территорию, что было добрым знаком. С другой стороны, его заместитель по вопросам материально-технического обеспечения, в ходе поездки за запчастями, слышал разговоры о том, что полковая и дивизионная артиллерия, располагавшаяся ближе к линии фронта, серьезно пострадала от контрбатарейного огня противника. Эта неопределенность приводила Шилко в подвешенное состояние. Лично для него война пока мало чем отличалась от учений, за исключением того, что расходовалось гораздо больше снарядов, а воздух был гораздо сильнее пропитан пороховой гарью. Но ни один вражеский снаряд до сих пор не разорвался у его батарей, а редкие самолеты над головой просто ревели, следуя к другим целям.

Наибольшие проблемы дивизиона на данный момент заключались в безнадежном отставании от плана, а также в расходе боеприпасов, который уже вдвое превысил расчетный. В расположение дивизиона было завезено много снарядов для начальной артиллерийской подготовки, но сейчас Шилко столкнулся с тем, что служба снабжения дивизии оказалось не в состоянии организовать доставку снарядов нужного калибра. Он был тем более не уверен, что система сможет поставлять ему снаряды, когда дивизион начнет перемещаться. Снаряды могли поставляться со складов фронта, но Шилко понимал, что его одинокий дивизион легко может быть забыт.

Для того, чтобы напомнить дивизионной службе тыла о своем существовании, Шилко приказал выгрузить снаряды из половины транспортных грузовиков. Затем он отправил эти грузовики за боеприпасами, и, чтобы гарантированно получить как можно больше снарядов, поручил это задание своему заместителю по политической части. Шилко твердо знал о нем только одно: замполит был человеком, способным заставить систему двигаться, и когда ему давали возможность проявить себя, дивизион мог получить все, что нужно. Если служба тыла попытается его проигнорировать, он подключит к делу своих коллег и заставит систему пошевелиться. Шилко был уверен, что снаряды будут получены, главное, чтобы машины смогли пробиться по переполненным дорогам.

Трудности с отставанием от графика требовали разного рода импровизаций. Командование дивизии продолжало направлять его дивизиону больше запросов на огонь, чем они могли выполнить, и их не интересовало, были у них боеприпасы или нет. Сначала Ромилинский, а потом и сам Шилко пытались что-то объяснять командованию дивизии. Но запросы продолжали поступать. Каждый хотел поддержки тяжелых дальнобойных орудий. Наконец, Шилко отбросил формальности. Он был артиллеристом достаточно долго, чтобы знать, какой тип задач не требовал слишком большой продолжительности огня и взялся собственноручно корректировать огневые задачи, не ставя никого вне дивизиона в известность. Шилко всегда считал себя добросовестным офицером. Но он также понимал необходимость быть реалистом.

Шилко бросил окурок папиросы в грязь. Единственным, что он сейчас мог сказать, технически уже являясь ветераном, было то, что война была делом слишком шумным, даже по меркам артиллериста. Над землей постоянно стояли раскаты грома. Он вдруг вспомнил, чем занимался, когда получил приказ привести дивизион в готовность. Они с Ромилинским сидели за столом, работая с бесконечной грудой документов, необходимых для получения материалов для постройки коптильни. Подсобное хозяйство развивалось удивительно успешно, чем Шилко очень гордился. В последние несколько недель перед получением приказа вопрос о постройке коптильни представлялся Шилко одним из самых важных в мире. Теперь этот проект вызывал у него усмешку. Тем не менее, какая-то часть Шилко до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что шла война.