Красивая жизнь - [2]

Граф. Позвольте мне искренне вас поздравить!

Бизнесмен(отходя от него, несколько смущенный). Конечно, я прекрасно понимаю, что наследственные привилегии — это мерзость! Но в конце концов, что я могу тут сделать… Я сын сапожника и прачки! И они даже не были женаты!

Граф. Примите мои поздравления!

Они расходятся в разные стороны. Бизнесмен подходит к небольшой группе таких же, как он, бизнесменов.

Второй бизнесмен. Я, слава богу, уже давно начал давать деньги этим революционерам.

Третий бизнесмен. Мои отношения с правительством не позволяли мне, к сожалению, этого делать, но я заставил сына записаться в молодежную организацию партии. Простая предосторожность. Я представлялся всем страшно огорченным, говорил, что это безумная выходка юнца. На самом деле я вынужден был его заставить, у него были правые идеи. Это была предосторожность опытного пожилого человека.

Бизнесмены разражаются хохотом. Граф присоединяется к группе женщин, которые выглядели бы весьма элегантно, если бы не то обстоятельство, что уже пятнадцать дней они не причесывались и не умывались.

Граф. Дорогая моя, Риденкраф поручил мне засвидетельствовать вам свое почтение.

Графиня. Как? Его еще не расстреляли? Ведь если кто-то и эксплуатировал народ, так это такие люди, как он. У него было пятнадцать тысяч работниц, а у нас только пятеро слуг!

Граф. Он смотрит на свое будущее вполне оптимистически. Он думает, что будет нужда в компетентных людях, занимающихся такого рода деятельностью. Похоже на то, что в сульфатах никто без него не разберется. А сульфаты нужны всегда, при любой власти. Не будем за него волноваться. Завтра он будет иметь под началом вместо пятнадцати тридцать тысяч работниц, тот же самый кабинет и, может быть, ту же самую машину.

Баронесса(старая дева с детскими замашками). Да, но у него не будет тех же барышей. И это будет правильно. Вот!

Граф. Моя дорогая Мина, у него больная печень, и он ел одну морковь. Я думаю, что раздобыть себе морковь он сможет всегда.

Графиня. Мне сказали, что он пользовался постыдным правом первой ночи со всеми секретаршами. Одна из этих несчастных наверняка на него донесет…

Граф. Все они останутся его секретаршами, а он будет по-прежнему их шефом, только под другим названием. Подозреваю, что в качестве комиссара по сульфатам право первой ночи он за собой сохранит. В этом плане революции редко меняли людские нравы. Похоже также, что он пользуется покровительством сапожника и прачки.

Графиня(заинтересовавшись). Какой ловкач! Я уже давно, с тех пор, как почувствовала, куда ветер дует, все время вам говорила, что надо быть очень любезными с такими людьми. Но вы просто ни на что не способны.

Граф(легко). Я еще при прежнем режиме подозревал, что я малоспособный человек. Теперь же для меня это совершенно ясно.

Графиня. Но ведь это несчастье — позволить себя так глупо расстрелять только потому, что вы опять ни о чем не подумали заранее. Вспомните, как в 1912 году во время путешествия по Франции вы отправили весь наш багаж в Биарриц, потому что ваша тогдашняя любовница проводила там лето и у вас в голове ничего, кроме названия этого города, не было. Она вроде была танцовщицей?

Граф (устало машет рукой). Все это было так давно… Танцовщицы теперь станут важными партийными чиновниками. К ним больше не подступишься.

К ним подходят молодые люди: Людвиг, зять графа, Ганс, его младший сын, Гертруда, его дочь.

Гертруда. Отец, вы знаете новость? Хильтехаузены в Центральной тюрьме. Штурпы и Бенкенхеймы тоже. Генрих фон Виллештейн попросил, чтобы его туда перевели, и каким-то образом добился своего. Теперь уже все, у кого в этом городе есть имя, в Центральной тюрьме. Похоже, что сейчас это единственное место, где есть общество. Только мы сидим здесь, в толпе лавочников и коммерсантов. Отец, я уверяю вас, вы должны потребовать, чтобы нас перевели. С вашим именем наше место там!

Ганс. Тем более что это единственное место, где еще можно развлечься. Похоже, что там вполне сносно кормят. Начальник — тюрьмы — бывший дворецкий Адлонов.

Граф(улыбаясь). Бедные мои дети, вы грезите…

Гертруда. Ну, конечно, вы, отец, никогда не умели заставить уважать себя. Весь свет в Центральной тюрьме, а вас заперли здесь вместе с мелкими буржуа, и вы до такой степени сноб, что в восторге от этого. Вы никогда не хотели жить, как все.

Людвиг. Мой дорогой тесть, позвольте мне сказать вам, что я полностью разделяю мнение Гертруды. В том испытании, которое сейчас выпало на нашу долю, единственное наше утешение — это быть среди своих. Вчера я встретил своего портного, сегодня утром едва не столкнулся ног, к носу с сапожником, которому я сильно задолжал и который наверняка воспользовался бы этим, чтобы держать себя со мной запанибрата. Это очень неприятно.

Граф(мягко). Мой дорогой Людвиг, те списочки, которые нам ежедневно зачитывают, делают ваши маленькие неприятности совершенно смехотворными.

Людвиг. Я офицер и всегда относился к смерти как к естественному для моего ремесла явлению, но я не испытываю желания стоять во время расстрела между своим портным и своим сапожником. Это мое право.