Красавица - [64]

Проснулась я на рассвете, усталая и разбитая, и несколько минут смотрела на низкий косой потолок, прежде чем смогла заставить себя подняться с постели. Весь день я была в плохом настроении, мне ничего не нравилось; мое место было не здесь и мне не следует оставаться. Я пыталась скрыть свое нетерпение от семьи, но они с грустью и недоумением наблюдали за мной, пока я не стала отводить взгляд. В тот вечер, когда я съежилась у камина, с пустыми руками, которые не давали мне покоя, Отец спросил:

– Ты покинешь нас завтра утром?

Голос его дрожал.

Я взглянула на него, окруженного остальными.

– Я должна. Простите. Постарайтесь понять. Я обещала.

Отец попытался улыбнуться, но не смог.

– Тебя правильно назвали[22], – заметил он. – По крайней мере… мне все равно часто будут сниться сны о тебе?

Я кивнула.

– Что ж, хотя бы это мне известно, – выдавил он.

Я не смогла ответить и вскоре после этого поднялась к себе. Отложив в сторону скромную одежду, которую сестры одолжили мне, я разгладила складки на платье, в котором я прибыла сюда, и встряхнула его; Грейс и Хоуп хотели выстирать и выгладить мою одежду, но я отказалась – не стоило загружать их дополнительной работой. Они, в конце концов, согласились с моим упрямством, ведь срок был недолог; с огромным практическим опытом в таких делах они заявили, что я испорчу свое великолепное платье, но я покачала головой. Я оставлю его заботливым рукам Лидии и Бесси. Собирать мне было почти нечего, так что я легла и попыталась уснуть. Но эта ночь была еще хуже предыдущей: я постоянно вертелась, вцепившись в простыни. Наконец я уснула, но сны мои были тревожными.

Я шла по замку в поисках Чудовища, и, как и в прошлом сне, не могла найти его. «Меня легко найти, если ты действительно этого хочешь», – говорил он. Но я торопливо металась от комнаты к комнате – там не было ни Чудовища, ни ощущения его присутствия. Наконец я подошла к маленькой комнате, в которой впервые встретила его и где видела Робби в волшебном отражении. Чудовище сидело в большом кресле, словно не двинулось с тех пор, как я его оставила неделю назад; руки его лежали ладонями вверх на коленях, но правая была крепко сжата.

– О, Чудовище, – произнесла я. – Я думала, что никогда тебя не найду.

Но он не шевелился.

– Чудовище! – закричала я. – О, Чудовище!

Он мертв и это моя вина!

Я проснулась…

Тусклый серый свет, предвестник красно-золотистого рассвета, слегка озарил мое окно. Я порылась в поисках свечи, нашла ее и зажгла; в ее свечении я увидела, что роза, стоящая в вазе, умирает. Большинство лепестков уже опали и качались на воде словно мелкие, неподходящие для плавания лодки, покинутые ради более безопасного судна.

– Святые небеса, – произнесла я. – Я должна срочно вернуться.

Одевшись, я поторопилась вниз, вслепую находя дорогу сквозь дом, который больше не помнила; все спали. Я оставила одну седельную сумку, которую мы так и не открыли, и подняла другую – ее было более чем достаточно для моих скромных нужд; сумки всю неделю пролежали нетронутыми на столе в углу гостиной. Я взяла немного хлеба и сушеного мяса на кухне и побежала в конюшню. Я пометила дерево, возле которого обнаружила отпечатки копыт Великодушного на утро после приезда, и теперь направила взволнованного коня вдоль окраины леса, пока не увидела белый нож, вставленный в кору дерева. Я спешилась, поправляя уздечку на ходу, а Великодушный вскоре уже топтал кусты.

Но мы не нашли дорогу. Сначала меня это не беспокоило: конь трусил, скакал галопом и шел ровным шагом, пока утреннее солнце освещало нам путь, а лесная тропа расцветала зелеными, золотистыми и коричневыми красками. «Стоит лишь потеряться в лесу», – вспомнилось мне. Уже давно пропал из виду край леса. Я повернулась, чтобы убедиться: за деревьями виднелись тени деревьев, а за ними – лишь тени теней. Я спешилась, ослабила подпругу и поела, поделившись хлебом с конем; затем мы бок о бок прошлись немного, пока Великодушный не остыл. А потом мое нетерпение пересилило, я вновь забралась на коня и пустила его галопом.

Ветки деревьев хлестали меня по лицу, а походка Великодушного становилась неровной, когда он ступал по ухабистой дороге. Чем дальше мы ехали, тем хуже становилось. Все было не так, как в прошлый раз. К полудню мы устали и измучались, а Великодушный трусил без всякого желания прибавить шаг. Мы с отцом нашли дорогу спустя лишь несколько часов легкой езды. Я вновь спешилась и мы с конем зашагали рядом, изо рта его капала пена. Наконец мы дошли мелкого ручья; перейдя его, мы попили и, разгоряченные, освежились прохладной водой. Я отметила, что у воды был странный вкус – горьковатый, оставляющий на языке стойкое послевкусие.

Мы повернули и пошли вдоль по течению ручья, в поисках лучшего ориентира. Этот путь был немного легче: деревья и колючие кусты не росли близко к воде, а земля была мягче, окаймленная невысокими зарослями с огромными листьями и болотной травой. Ручеек что-то бормотал себе, не обращая на нас внимания, а резкий запах травы, ломавшейся под копытами Великодушного, щипал нам горло. Солнце прошлось по полуденному небу, но дороги, которую мы искали, не было видно. По проблескам света сквозь деревья я поняла, что мы еще едем более или менее в направлении, по которому двигались до рассвета; но, возможно, в этом лесу это было бесполезно. И я не знала, ни лежал ли замок Чудовища в самой середине леса, ни того, куда мы двигались – к центру ли? Нам оставалось лишь продолжать путь. Сумерки накрыли нас: теперь мы точно потерялись. Я совершенно не ориентировалась в лесу. Но не думала, что это было необходимо.