Красавица и чудовище - [9]

— Ты и меня допрашиваешь, Мори? Если так, лучше бы тебе зачитать параграф относительно моих прав.

Блум тяжело вздохнул.

— Мистер Харпер, — обратился к нему детектив, — вы убили свою жену, Мишель Бенуа Харпер?

— Нет, сэр, я не делал этого, — ответил Харпер.

— Ладно, большое спасибо. Хотите что-нибудь добавить?

— Не убивал я ее, — произнес Харпер прямо в микрофон.

* * *

Мы с Дейл никогда не произносили слов «я люблю тебя».

Мне известно, что Дейл когда-то была страстно влюблена в одного художника, с которым познакомилась в Сан-Франциско, когда проходила там адвокатскую практику. Я также знаю, что они были вместе в течение двух лет и она болезненно переживала их внезапный разрыв, который, казалось, свел на нет все, что было между ними. В январе прошлого года, когда мы только начали встречаться, она много рассказывала мне об этом художнике. Сейчас Дейл о нем не вспоминает. Но и не говорит, что любит меня.

Я со своей стороны слишком часто пользовался этими словами в корыстных целях. Мне 38 лет, и в годы юности, проведенной в Чикаго, я был лишен всех тех сексуальных удовольствий, которыми наслаждается сегодняшняя молодежь. Мне было семнадцать, когда сексуальная вседозволенность шестидесятых только начала зарождаться, ее расцвет уже не коснулся меня. Поэтому значительная часть моей юношеской энергии уходила на лихорадочную разработку хитроумных планов, как добраться до сокровищ, надежно укрытых под девичьей блузкой; каждую пуговку приходилось отвоевывать в жарком бою, сопротивление было не менее ожесточенным, чем у вьетконговских дивизий, охранявших дорогу на Ханой. Как, усыпив бдительность противника, незаметно пробраться в вожделенную крепость, бдительно охраняемую юбкой, да к тому же еще и трусиками. Как скрыть от взоров шокированных сограждан последствия возбуждения, охватывавшего меня неизменно при виде любой девушки, как ни скромны были ее внешние данные. Я просто сходил с ума, завидев девичью грудь, бедра, задик, меня переполняла любовь ко всем представительницам женского пола, даже если это были настоящие уродины. И вот в этих ожесточенных сражениях, преодолевая опаснейшие препятствия на пути к вожделенной вершине, я совершил открытие: слова «я люблю тебя» порой совершали чудеса; «я люблю тебя, Харриет, Джин, Хелен, Мелисса», — а между тем мои пальцы с бешеным нетерпением преодолевали злобное сопротивление пуговиц и дьявольское упорство застежек лифчиков, изобретенных какой-то ненормальной ученой бабой. «Я люблю тебя, Джойс, Луиза, Алиса, Роксана!» То было время поясов с резинками и нейлоновых чулок, вскоре уступивших место колготкам, изобретенным, несомненно, той же самой сумасшедшей бабой в той же лаборатории. И трудно представить, какая лихорадка охватывала меня, если действительно удавалось коснуться этих таинственных чудесных местечек. Окна отцовского «олдсмобиля» затуманивались от учащенного дыхания мужского натиска и непреклонного женского сопротивления. «Я люблю тебя, Анджела, Ширли, Минг Той, я люблю всех вас!»

Я пользовался этими словами как мелкой разменной монетой на рынке, где не было покупателей.

Я постиг их истинный смысл позднее, когда познакомился со Сьюзен и по-настоящему влюбился в нее. Вскоре она стала моей женой. Те три слова, которые, как представлялось мне, не стоят и пенни в английском языке, оказались весьма дорогостоящим товаром, какой язык ни возьми. И речь идет не об алиментах, которые ежемесячно выплачиваю Сьюзен — 24 тысячи долларов в год с учетом возрастания прожиточного минимума, — не в этом дело! Я сейчас говорю о чувстве болезненной незащищенности, об утрате собственного «я», чтобы сделать возможным совместное существование. Мы стали друг для друга надежными партнерами и прожили вместе много счастливых лет. Большинство разведенных, как мужчины, так и женщины, с легкостью забывают о том счастье, которое объединило их когда-то, в памяти остается только плохое. Наша со Сьюзен беда состояла, очевидно, в том, что, став надежными партнерами, мы перестали быть любовниками. И однако наша фирма процветала в течение четырнадцати лет, в результате ее деятельности на свет появилась Джоан, моя ненаглядная девочка, радость моей жизни, длинноногая красавица, очень похожая на мать, моя дорогая дочурка, которую я обожаю, но с которой мне разрешают видеться только раз в две недели и, кроме того, проводить с ней половину ее школьных каникул.

Когда жена превращается только в партнера, и не более того, внезапно, как призрак давно прошедших лет, возникает другая женщина, возвращаются забытые прогулки рука об руку по берегу озера при лунном свете, оживают юношеские воспоминания о лихорадочных ласках на заднем или на переднем сиденье машины, и слово «любовь» в один прекрасный день озаряет жизнь мужчины с захватывающей дух внезапностью — как вспышка молнии в ночи, — вот тогда фирма оказывается неплатежеспособной, а добротный твид и вельвет, поставляемые с Седьмой авеню, уступают место нежному шелку тайной любовной связи. И брак распадается. «Я люблю тебя, Эгги», — так звали эту женщину, Агата Хеммингз. Теперь она разведена и живет в Тампе, в основном по причине все той же ослепительной вспышки молнии, после которой не осталось ничего, кроме засохших и увядших без живительной влаги растений.