Крах тирана - [124]

– Я помогу, господин, – сказал Ширали.

– Разве я тебя нанимал? – негодовал Калушкин.

– Наймите, господин, – попросил Ширали, взглянув на Калушкина из-под бурки.

– Постой-ка, братец, – удивился Калушкин, узнав в Ширали приятеля Мусы-Гаджи. – Да это не ты ли?..

Но Ширали прибавил ходу, чтобы поскорее оставить базарные ряды, где шныряло множество шахских шпионов.

– Да не так шибко! – едва поспевал за ним Калушкин. – Мы еще и о цене не сговорились.

– Даром, – улыбался в ответ Ширали. – Поговорить надо!

– Тогда говори теперь, – шепнул ему Калушкин. – За нами в четыре глаза смотрят.

– Друг мой пропал, – сказал Ширали. – Может быть, господин знает, где его искать?

– Да моя бы воля, я бы твоего дружка сам – на дыбу… Что вы с реликвией нашей сделали? Во что дом Петра обратили?

– Дом мы не трогали, – оправдывался Ширали. – А дыру засыпать можно.

– Без вас засыпали, – сердился Калушкин. – Однако ловко вы девицу умыкнули. Шах так осерчал – кругом все дрожит.

– А друг мой? – напомнил Ширали.

– Плохи его дела, – сказал Калушкин.

– Жив или умер?

– Слыхать, живой, – вздохнул Калушкин, – да лучше бы мертв был. Коли шахские палачи за него примутся – пожалеет, что на свет родился.

– Где он? – настаивал Ширали.

– В крепости, в зиндане, вроде ямы с решеткой, – отвечал Калушкин. – Где ж ему еще быть.

– А я на базаре, если понадоблюсь, – сказал Ширали.

Когда они добрались до небольшого дома, который занимал русский резидент, Калушкин забрал свои покупки и сунул Ширали серебряный рубль.

– Ступай, братец… А друга выручать и не помышляй, сам голову сложишь.

Ширали шел обратно, раздумывая над тем, что узнал, когда перед ним выросли два соглядатая.

– Ты кто такой? – спросил один из них, тыкая в Ширали пальцем.

– О благородные люди, – отвечал Ширали, – я не сделал ничего дурного.

– О чем вы говорили? – допытывался другой.

– Ни о чем, – оправдывался Ширали. – Я только просил господина не спешить… Мои глаза почти не видят, и ноги я еле волочу, а его груз был так тяжел.

– Что он тебе дал? – продолжал допрашивать первый.

– Этот господин так скуп, – жалобно произнес Ширали, доставая из-за пояса медную монету. – О Аллах, где же справедливость?

– Вот где, – ухмыльнулся второй, забирая у Ширали монету. – И проваливай отсюда, пока мы не прошлись палками по твоим пяткам. Тогда ты станешь ходить куда как быстрее.

Глава 74

Муса-Гаджи пришел в себя от обрушившегося на него потока воды. Он огляделся – вокруг было темно и сыро. А сверху сквозь решетку пробивались лучи солнца. Потом свет загородили чьи-то тени, и он услышал голоса:

– Думаешь, он еще жив?

– Вроде шевелится.

– Тогда доставай.

Заскрежетала отодвигаемая решетка, и что-то повлекло Мусу-Гаджи вверх. Он был скован цепью, и конец этой цепи уходил наверх, к свету.

Феррахи вытащили из глубокого зиндана полуживого Мусу-Гаджи и бросили на землю перед визирем.

– Если бы умер, ему было бы лучше, – сказал визирь.

Феррахи сняли с Мусы-Гаджи цепи и куда-то его потащили.

В небольшой комнате его положили на каменную скамью, и над ним склонился Сен-Жермен.

– Так вот вы какой, мсье, – улыбался француз. – Эти варвары, называющие себя целителями, чуть не отправили вас на тот свет. Они уверены, что смесью яичного желтка и масла можно вылечить что угодно.

– Где я? – с трудом произнес Муса-Гаджи, начиная ощущать боль, сковавшую его тело.

– Не там, где мы с вами расстались, – сказал Сен-Жермен, открывая свои склянки. – Но теперь я могу гордиться, что строил дворец шаха вместе с таким отважным кавалером. Вот выпейте-ка это.

Сен-Жермен поднес к воспаленным губам Мусы-Гаджи чашку, и он сделал несколько глотков. Жидкость была горьковата, но Муса-Гаджи скоро почувствовал, как умеряет она жар его израненного тела.

– Кстати, куда подевался ваш слон? – полюбопытствовал Сен-Жермен.

– Слон?

Муса-Гаджи начал припоминать, что с ним произошло.

– Впрочем, это не столь важно, – сказал Сен-Жермен, накладывая на раны Мусы-Гаджи свои мази и пластыри. – Важнее то, что его величество Надир-шах велел мне поставить вас на ноги. Но я знаю то, что подействует на вас лучше любого лекарства.

– Что? – спросил Муса-Гаджи.

– Та девушка, ради которой вы так благородно, так по-рыцарски решили отдать жизнь…

– Что с ней? – перебил его встревоженный Муса-Гаджи.

– Она жива. И я предполагаю, что она спаслась.

– Спаслась, – облегченно повторил Муса-Гаджи.

– Скорее всего, это именно так, – кивал Сен-Жермен. – Но представьте, мсье, даже если она уже в безопасности… Представьте, каково этой нежной, любящей душе сознавать, что теперь опасность нависла над вами.

– Я сделал то, что должен был сделать, – ответил Муса-Гаджи.

– Это весьма похвально, мсье, – говорил Сен-Жермен, продолжая свои манипуляции. – И даже чрезвычайно романтично. Наши сочинители отдали бы душу за такой сюжет. И я крайне сожалею, что у столь возвышенной истории может оказаться столь же печальный конец.

– На все воля Аллаха, – ответил Муса-Гаджи, не все понимавший, что горил француз, но уяснивший главное – его Фируза жива и в безопасности.

– Вполне возможно, что такова воля господа, – согласился Сен-Жермен. – Но великий Надир-шах имеет на этот счет свое царственное мнение.