Крах тирана - [122]

Старая горянка гордо выпрямилась, улыбнулась и громко сказала:

– Пусть все знают, что мой Муса-Гаджи – не предатель! Даже если Аллах призвал его к себе, он ушел как настоящий мужчина!

– Твой Муса-Гаджи сделал то, что не всякому герою по силам, – говорил Мухаммад-Гази, провожая горянку. – Мужчина, отдавший жизнь за честь своей невесты, попадет в рай.

– Лучше бы он вернулся домой, – ответила горянка. – В доме остался один его кинжал. Если этот проклятый шах явится сюда, я буду знать, что делать с оружием моего сына.

Она вышла из дома и пошла по узкой улице, гордо улыбаясь встречным и объявляя:

– Мой Муса-Гаджи – герой! Не каждому мужчине Аллах дарует такую прекрасную смерть!

Дервиш-Али сидел на каменной скамье у дома Мухаммада-Гази и чертил на земле палкой. Когда из-под земли показывался червяк, петух его мгновенно выдергивал. Причем одного проглатывал, а другого придерживал когтем и оглядывался, нет ли поблизости курицы, которую можно завлечь хорошей добычей.

Дервиш-Али чертил, затем пересчитывал свои черточки и сбивался со счета.

– Что это ты делаешь, сынок? – спросил Мухаммад-Гази, который вышел из дома, так и не сумев поговорить с дочерью.

– Считаю, – важно ответил Дервиш-Али.

– Считаешь? – удивился Мухаммад-Гази. – А что означают твои черточки?

– Это я для Надир-шаха готовлю.

– Зачем? – не понимал Мухаммад-Гази.

– Разве не он похитил твою дочь?

– Выходит, так, – согласился Мухаммад-Гази.

– Ты долго жил в Джаре и, видно, забыл наши законы, – объяснял Дервиш-Али. – А по законам Андалалского общества с того, кто похитит женщину, взыскивается один бык. А за каждый следующий день, пока не вернет, берется еще по быку. Так что Надир-шах нам сильно задолжал.

– Мне его быки не нужны, – сказал Мухаммад-Гази. – Мне нужна его голова.

– Одно другому не помешает, – ответил Дервиш-Али. – А если прибавить сюда остальные его преступления – вся Персия должна быть наша вместе с индийской казной.

– Дай Аллах тебе здоровья, – вздохнул Мухаммад-Гази, погладив парня по голове, а затем вернулся в дом, где теперь была его дочь, увидеть которую он уже не надеялся.

Наконец, женщины оставили их одних. Фируза, уткнувшись в отцовское плечо, со слезами рассказывала о своих злоключениях: как она попала в рабство, как ее отправили к шаху Надиру, как она устояла перед сокровищами Моголов и как берегла кинжал, чтобы защитить свою честь.

Мухаммад-Гази слушал, не в силах вымолвить ни слова. Слишком много перенесла его несчастная Фируза. Он разглядывал роскошный кинжал и не сомневался, что его дочь не замедлила бы пустить его в ход.

Затем, вспоминая все больше и больше, Фируза рассказала, как Муса-Гаджи проник в Дербентскую цитадель, как слон передал ей его кольцо и как она ждала спасения. Что было потом, когда она лишилась чувств от какого-то зелья, она не помнила, но знала, что это помогло ей спастись. И как она очнулась у родника, уже спасенная из гарема Мусой-Гаджи. И как Муса-Гаджи пробился со своим слоном через тяжелые ворота, как пожертвовал собой, давая возможность спастись ей и его другу, как она добралась до дома с помощью харбукцев.

– А где тот человек, который помогал вам? – спросил Мухаммад-Гази.

– Ширали? Он вернулся в Дербент, – ответила Фируза. – Он стал моим названым братом. Однажды Муса-Гаджи сохранил ему жизнь. А теперь Ширали хочет спасти Мусу-Гаджи, если он остался жив. Я видела, как в него попала стрела.

– Да покарает Аллах шаха Надира! – воззвал Мухаммад-Гази. – Сколько горя принесло нашему народу это чудовище в образе человека.

Глава 73

Когда вдали показались крепостные стены Дербента, Ширали распрощался со своими проводниками и направился дальше пешком.

В рощице неподалеку от города он снова принял вид факира и вскоре присоединился к веренице слепцов, бредущих за своим поводырем. Был четверг, канун священной пятницы, и нищие отовсюду стекались в Дербент в надежде на подаяния у мечетей.

– Кто ты? – окликнул поводырь чужака.

– Такой же несчастный, как и вы, – ответил Ширали.

– Несчастный тот, кто видит ужасы, творящиеся кругом, – ответил поводырь, но прогонять чужака не стал.

Стараниями Надир-шаха и его палачей слепых и нищих стало так много, что еще один уже никому не мог помешать.

Ширали шел последним и мог разглядывать всех, кто шел перед ним. Но эта процессия была странной даже для калек, которые бывают так похожи. Их жесты, походка, запрокинутые к небу глаза, ветхая одежда были почти одинаковы. Но Ширали видел, что это были очень разные люди: бывший шахский воин, дервиш, разжалованный чиновник, дряхлый мулла, миловидный юноша, каких содержат в дворцовых слугах, одержимый, непрестанно отгонявший от себя шайтанов, и несколько других калек, которые еще недавно могли быть значительными людьми. Проводник имел особое превосходство над остальными. Во-первых, он был лишен только одного глаза, а во-вторых, имел приятный голос, и его жалобные песни трогали сердца прихожан мечетей и базарных торговцев. К тому же он наизусть знал все предания и притчи, в которых подаяние возвеличивалось как особо богоугодное дело, и не уставал их повторять, как только оказывался поблизости от людей, способных подать милостыню.