В себя я пришел сразу, без всех этих прибабахов, свойственных «отходняку» от наркоза и тому подобного. Просто открыл глаза и обнаружил себя у той же речки. Тело слушалось, но с огромным трудом. Чувствовал себя, как после долго сна в неудобной позе на жестком ложе… из камней и сучьев.
Меня крепко держали, осторожно заливая в рот воду. Я даже не успел прохрипеть классическое «Пи-и-ить!». Вода. Блаженство!
– С-с-спас-с-сибо… – А вот это просипеть я смог.
Лежал я, судя по ощущениям, на животе Ханы. Теплом и мохнатом. Даже не лежал, полусидел. Логично – в меня ж надо было воды залить. Справа и слева подмышками меня держали две мохнатых медвежьих лапы. А мою флягу держали с помощью красноватого тумана. Как раз сейчас пробка затыкала горлышко… хм, и как я ее потом выковыривать буду? Штопором?
– Пожалуйста! – Бодрый голосок Ханы. – Ну, вот! А ты боялся! Снова живой и почти здоровый! Велкам ту де риал ворд, Нео! Всегда хотела это сказать!
– Осталось понять… насколько риал… и насколько я здоровый… – Выдавил я.
– А вот сейчас и проверим! – С небывалым энтузиазмом воскликнула медведица. – Но раз ты даже говорить можешь, значит, когнитивные функции в порядке!
И меня подняло в воздух. И потащило по воздуху… к реке.
– Хана, тпру!
– Не-а! – Веселый голосок, так и брызжущий энтузиазмом. – А «тпру» будешь своим медведицам… когда объезжать их будешь…!
… И отпустило прямо над рекой.
– Муа-ха-ха!!!
Бултых!
Речка была почти горной. Ледяной. Это, конечно, была не талая вода с ледников. В этой местности ледников пока еще не было – они западнее. Но и из подземных источников бьет совсем не парное молочко. А еще речка была бурной. Если б не силы медведицы, продолжавшей удерживать меня этим своим «красным яки», снесло бы вниз и долбануло бы о коряги или камни. Так бы и кончился – было б обидно: выжил после Жемчужины охренительной силы, но стукнулся головой о камни в речке и захлебнулся.
– Не сцать! Кто не умер от моей пилюли, будут жить до самой старости!
– Эт-т-то т-т-точно! – Простучал я зубами. – К-к-кто не с-с-сдох от этой… г-г-гадости – им ник-к-какая з-з-зараза не с-с-с-страшна!
Меня выдернули из воды. И опустили на мой плащ, лежащий перед костром. Довольно осторожно приземлили, кстати.
По поводу внезапного купания я не ругался и не обижался. Вещь нужная. Во-первых, я был весь покрыт какой-то липкой гадостью, которую надо было с себя смыть. Во-вторых, ледяная вода сработала круче пары чашек чистого неразбавленного хапьяна.
Поэтому, прыгая перед костром и растираясь тем же плащом, ворчал я просто по привычке. И внимательно осматривал место стоянки. Сейчас был день. Пасмурный день. И дело близилось к вечеру. Оказывается, за то время, что мой организм перестраивался под действием Жемчужины, успел пройти снег. Он припорошил деревья, камни у речки, землю…
Снега не было только на полянке, на которой мы разбили лагерь. На круге радиусом двадцать метров снег растаял. Центром круга закономерно был костер и то место, где я валялся. Но это, наверно, ерунда по сравнению со всеми прочими чудесами, происходящими в этом мире.
– Мама приходила? – я успел рассмотреть на поляне некоторые следы… в том числе и волчьи.
– Не только мама. – Ответила Хана, уже намылившаяся куда-то свинтить. – Тут целое паломничество было. Наставники забегали со своими очень-очень ценными советами, еще парочка Старших заглядывало… местные тоже приходили, типа засвидетельствовать почтение и все такое… И все тебя норовили лапой потыкать!
Интересно, куда она собралась? Или – дело сделано, Жемчужина подопытному скормлена – можно идти по своим медвежьим делам? А этот двуногий как-нибудь сам до обжитых мест доберется.
– Ты куда собралась, кстати?
– Что, значит, куда?! – Возмутилась Хана. – За кабанчиком! Между прочим, я все эти четыре дня, пока ты тут валялся и вонял, ни крошки во рту не держала! А рядом столько живности пробегало!
Четыре дня… Четыре дня?!
– Ну, я пащоль! – Она развернулась ко мне задом. – Ты это… костерок пока приготовь, специи там всякие… все дела… лады?
И ушуршала вниз по реке. Там, где деревья гуще и где я не смогу увидеть, как она пользуется порталом.
* * *
Изменения во мне имели место быть… Я б удивился, будь оно иначе после приема такой мощной алхимической пилюли, как Жемчужина. Как меня вообще на части после ее приема не разорвало – вопрос. В том числе и вопрос к моей благоразумности и осторожности. И чувству самосохранения.
Мир вокруг ощущался как-то четче, ярче, сочнее… роднее. С глаз будто спала та самая пресловутая пелена… о существовании которой я до этого, разумеется, даже не догадывался.
Хана с удовольствием переваривала своего законного кабанчика, а я, благоразумно ограничившись бульоном из кабаньей вырезки, решил выполнить начальные стадии Канона. Тело, затекшее от четырёхдневного валяния, того требовало. И невтерпёж было выяснить – смогу ли я, наконец, добраться до тех самых энергий, как родители, братья и сестры.
Да, изменения были. Те движения, что раньше вызывали лишь слабые ощущения тепла, щекотки или холода, теперь давали чувство мощного потока, бегущего по телу и готового выплеснуться вовне. Благо, Канон не позволял этого делать. Как и не позволял превратить эти потоки в разрушительные цунами, готовые разорвать меня изнутри.
