Краденая победа - [47]

— Господин, что там написано? — Голос принадлежал сотнику Удаю, командиру стрелков. Вчера именно его молодая жена отличилась, сообразив, что у спящих темесцев можно отобрать оружие. Победа в бескровном бою осталась за защитниками Кангры, а в плен, впервые со времени Аштритхи, попало сразу сто двадцать темесцев. Те, по ту сторону границы, знают, в каком меньшинстве защитники перевала, но в лоб атаковать не рискуют — знают, гады, что если и прорвутся, так умоются кровью. И по тропе больше не пройдешь — старинная рибодекина из крепостных подвалов надежно перекрыла этот путь. Попробуйте, господа из-за моря, суньтесь — залп тридцати стволов на узкой тропе над пропастью отправит на тот свет полроты. Обойти позицию? Можно, но это не один день петляния по скалам, борьбы с засадами, разрушенными мостами и просто обвалами, естественными и рукотворными. Это тоже нешуточные потери, и самое главное — потеря времени. А ведь и к Кангре того и гляди двинется армия раджи во главе с непобедимым Раммоханом Лалом, и тогда посмотрим, кто одолеет в битве!

Еще вчера, узнав о бескровном пленении целой роты, рават рассуждал именно так. Честное слово, не будь у девчонки мужа, наградил бы ее сам — но не годится жене получать что-либо из рук чужого мужчины. Знала бы она, и знал бы этот, еще совсем молодой сотник, вчера готовившийся умереть, но не пропустить вражеские полчища, что победа оказалась напрасной. Что пока они исполняли свой долг здесь, его не исполнили те, кто были в столице, кто должен был защитить законного раджу.

Остаться здесь и заявить, что не выполнит приказ узурпатора? Будь он простым воином, хотя бы десятником или сотником, он так бы и поступил. Конечно, распустив по домам семейных воинов и единственных сыновей. Но он — рават, он отвечает не только за себя, но и за всех защитников крепости, а главное — за их семьи. Ну хорошо, большинство воинов крепости согласились бы уйти в горы и не давать нынешним победителям покоя ни днем, ни ночью. А куда девать женщин, детей, стариков — которых темесцы не преминут сделать заложниками? Тоже в горы? Отягощенная огромным обозом, старыми и малыми колонна на горных дорогах будет обречена. А охотиться на нее будут не только темесские тигры, но и шакалы новоявленного раджи Бахадура. Сам воевавший в горах, рават знал: единственное, что будет работать на повстанцев — быстрота и легкость. Они должны ударить — и рассеяться в горах прежде, чем от врага придет ответ, чтобы вновь появиться там, где не ждут. С обозом и семьями такую войну не поведешь.

Была еще одна возможность. Жуткая и кровавая, пускавшаяся в ход, когда все средства борьбы исчерпаны, и впереди только гибель или — того хуже — позор плена и рабства. Тогда все способные держать оружие воины выходили из ворот крепости и бросались в свой последний бой, из которого не надеялись выйти живыми. Женщины и старики в это время поджигали крепость, чтобы победитель не получил ничего — и бросались в огонь сами; впрочем, некоторые могли вонзить в грудь кинжал, чтобы не мучиться. Обряд джаухар последний раз совершался почти двести лет назад — когда Джайсалмер осаждала армия аркотского падишаха.

Но сейчас войны нет, и ничего, в сущности, обитателям Кангры не грозит. Темесцы не собираются даже входить в крепость, их дело — в Джайсалмере. Посланец подполковника Меттуро так прямо и сказал: вы можете даже не открывать ворота крепости, только отпустите пленников (войны ведь нет) и освободите перевал. И все. Хотя зачем это нужно, когда в столице победила их марионетка? Наверное, чтобы Бахадур, оказавшись правителем, не сорвался с крючка, или, наоборот, чтобы удержать узурпатора у власти. Кстати, а не податься ли в столицу, чтобы помочь неизвестным противникам нового раджи? Почти три сотни опытных воинов, несколько пушек и арсеналы Кангры, если их с умом почистить, там наверняка пригодятся…

«Хорошо, Бахадура мы свергнем, — мысль заставила Салумбара похолодеть. — Но разве это поднимет законного правителя из могилы? А его наследник, царевич Нарасимха? Увы, если убили раджу, едва ли мятежники пощадили его семью. Значит, больше наследовать престол некому. Зато свержение Бахадура — прекрасный повод для вторжения Темесы — уже не рейда одного полка, а настоящей войны на уничтожение». Иной эта война быть не может: если Темеса захватит Джайсалмер, весь материк станет темесской провинцией.

Выхода нет. Никакого. Что бы они ни сделали, это уже ничего не изменит. Не исправит случившееся и бескровная победа. И сотник Удай напрасно ждет от начальника мудрого решения. Его нет — не потому, что рават на старости лет отупел, а потому, что приказывать больше нечего. Страна, которой Салумбар служил с тех пор, как смог держать в руках тальвар, кончилась с гибелью Валладжаха и адмирала. Сражаться с узурпатором нельзя, но и служить ему…

— Сотник Удай, нам приказывают сдаться темесцам, выдать всех пленных, оружие, отшельника, заведшего роту в кусты (в Джайсалмере полагают, что он во всем виноват), даже передать им тех, кто напал на спящих темесцев. То есть и твою жену тоже. Темесцы на таком не настаивают, требуют просто вернуть пленных и их оружие, и пропустить полк в Джайсалмер.