Парни догадывались, кто сдал Михала Мастеру. На другой день они держали совет в камере для муки и постановили отплатить за то Лышко.
- Мы его, - сказал Андруш, - сегодня ночью стащим с нар и надерём ему шкуру!
- Каждый с дубиной! - крикнул Мертен.
- А после, - пробурчал Ханцо, - волосы ему обрезать и лицо намазать сапожным жиром - а потом сажей сверху!
Михал сидел в углу и молчал.
- Скажи и ты что-нибудь, - крикнул Сташко. - В конце концов, это тебя он заложил Мастеру!
- Хорошо, - заметил Михал, - я вам кое-что скажу.
Он подождал, пока они затихли, затем начал говорить. Спокойным голосом говорил он, как Тонда говорил бы на его месте.
- Что сделал Лышко, - сказал он, - это подлость. Но что вы тут задумываете - немногим лучше. В гневе не взвешивают каждое слово - ладно. Но теперь вы излили душу, теперь хватит. Стыдиться за вас - избавьте меня от этого.
Виват Августу!
Парни не всыпали Лышко - вместо этого они избегали его все последующие дни. Никто не говорил с ним, никто не давал ответа, если Лышко спрашивал о чём-то. Кашу и суп Юро подвал ему в отдельном горшке - "потому что не стоит ожидать, чтоб кто-то ел с подлецом из одного котла". Крабат считал, что так и надо. Кто доносит Мастеру на своих товарищей по работе, заслуживает того, чтоб испытать на себе их презрение.
В новолуние, когда приехал кум со своим грузом на перемолку, мельнику опять пришлось работать наравне со всеми. Он делал это с большим усердием, будто затем, чтоб показать подмастерьям, что значит впрячься в лямку, - или это было больше для господина кума?
Впрочем, поздней зимой Мастер часто был в разъездах, то на коне, то в запряжённых санях. Парни мало задумывались, какого бы рода дела могли его на то сподвигнуть. Что их не касалось, того им не нужно было знать, а чего они не знали, их и не тревожило.
Однажды вечером в день Иосифа, в середине марта, снег растаял, лил сильный дождь, и мукомолы оценили, что сидят в сухом помещении при такой собачьей погоде, - однажды вечером Мастер возжелал сейчас же мигом карету, он должен был отлучиться по важному делу, это срочно!
Крабат помог Петару запрячь обеих гнедых, взял, когда они закончили, правую пристяжную под уздцы и сказал: "Нно!"
Пока Петар бегал в дом доложить Мастеру, что карета готова к поездке, Крабат вывел запряжённых коней и повозку наружу. Он натянул себе попону на голову, от дождя, для Мастера он также предусмотрительно приготовил несколько попон, потому что это была лёгкая карета с одной, не закрывавшейся при движении дверцей.
Сопровождаемый Петаром со свечой в фонаре, Мастер пробрался к повозке. Он был одет в длинный плащ и свою чёрную треуголку. Шпоры звенели на его сапогах, шпага качалась под полой плаща.
"С ума сойти! - подумал Крабат, пока мельник устраивался на козлах. - Неужели ему действительно так надо выезжать в эту собачью погоду?"
Мастер завернулся в попону и тут между прочим спросил:
- Хочешь поехать со мной?
- Я?
- Ведь ты хотел знать, зачем я выезжаю.
Любопытство Крабата было сильнее, чем боязнь промокнуть под дождём, в мгновение ока он уселся рядом с мельником наверху.
- Теперь покажи, умеешь ли ты ездить! - с этими словами Мастер протянул ему кнут и вожжи. - Мы должны через час быть в Дрездене!
- В Дрездене? Через час? - Крабат, должно быть, ослышался.
- Давай, поехали уже!
Они потряслись по ухабистой лесной дороге. Было темно, будто они ехали сквозь печную трубу.
- Быстрее! - поторопил Мастер. - Не можешь, что ли, ехать быстрее!
- Тогда мы опрокинемся, Мастер...
- Чушь! дай сюда!
С этого момента мельник правил сам. И как он правил - с ветерком сквозь лес, на Каменецкий тракт. Крабат крепко вцепился в сидение, ему пришлось упереться подошвами в подножку. Дождь хлестал его по лицу, встречный ветер упорно сдувал его с экипажа.
Поднялся туман, они влетели в него, и он окутал их густыми клубами. Ещё немного, и их головы вынырнули наружу - и дальше, дальше, пока туман не стал доставать гнедым лишь до бабок.
Лить перестало, сияла луна, пелена тумана покрывала землю, серебристо-белую далёкую равнину, будто заснеженную. Ехали они по лугам? Ни стука копыт не было слышно, ни грохота колёс. Дрожь и тряска кареты с какого-то момента прекратились. У Крабата было такое впечатление, словно они катились по ковру, как по снегу, как по пуху. Восхитительно неслись лошади, мягко и упруго. Было здорово так мчаться под луной над далёким полем.
Внезапно - такой толчок, что повозка затрещала по всем швам! Пень? Булыжник? Что делать, если сломалось дышло, возможно, одно из колёс...
- Я сейчас посмотрю!
Крабат уже одной ногой стоит на подножке - тут Мастер хватает его и дёргает обратно.
- Сиди!
Он указывает вниз, туман расходится.
Крабат не верит своим глазам. В глубине - коньки крыш, кладбище; кресты и могильные холмы отбрасывают тени в свете луны.
- Мы застряли на колокольне Каменца, - говорит Мастер. - Осторожней, с повозки не упади!
Он дёргает поводья, он щёлкает кнутом.
- Вперёд!
Второй толчок - и карета снова летит.
Без дальнейших происшествий они продолжили свой путь в воздухе - бесшумно и быстро, по белым, мерцающим в лунном свете облакам.
