Козлопеснь - [33]

Их хозяин, говорит он (в точности как бесчисленные комедийные рабы до него) — псих. Полный, законченный псих. Какого сорта псих? Ну, он забрал себе в голову, что можно разом закончить войну и обеспечить граждан до конца времен, не говоря уж том, чтобы остаться стратегом пожизненно. Он намерен собрать флот и отплыть на Олимп, чтобы превратить Богов в союзников. Поскольку афинский флот никогда не терпел поражения, а оракул только что сказал, что никогда и не потерпит, даже сами Боги не смогут его остановить. Затем он конфискует зевесов перун, разнесет Спарту, сотрет с лица земли Царя царей, а сам станет Царем Небес с гражданами Афин в качестве нового пантеона. Тут следует краткое перечисление публичных фигур того времени и кто какого бога заменит, которое на тот момент звучало, наверное, довольно забавно, но сегодня совершенно бессмысленно для вас и ничего не значит для меня.

Единственной проблемой, продолжает раб, является расположение Олимпа — посреди суши. Этот факт встревожил хозяина, но он все-таки нашел решение. Он собирается приделать каждому кораблю маленькие колесики, как у платформ в театре, так что их можно будет тащить по земле.

Все это не объясняло странные звуки за сценой, потому что с грохотом молотков или установкой колес они явно не имели ничего общего. Ну как же, говорит раб, мы думали, что вы сами обо всем догадаетесь, раз уж вы распрохитроумные афиняне. Не можете? Честно? Что ж, в таком случае посмотрите сами.

Тут рабочие сцены выкатывают платформу со смонтированным на ней интерьером, чтобы показать происходящее в доме. Здесь мы видим героя — исходно это был Перикл, затем, после многочисленных изменений — Клеон, которого два чародея режут на ломтики, как кусок ветчины, огромными ножами. Чародеями на самом деле являлись два ведущих учителя красноречия — боюсь, я уже не помню, как их там звали; они покрошили Клеона и сварили его в дубильном растворе, как Медея — Эгея, чтобы вернуть ему молодость. Однако целью данного эксперимента было не возвращение Клеону юности, но превращение относительно честного человека в политика, способного добиться одобрения его предложений Собранием. Можете представить, что это была за сцена — два волшебника перебрасываются фразами и фигурами речи, как порошками и травами, покуда Клеон не оказывается хорошенько продубленным.

Когда они заканчивают и произносят магические слова «Три обола в день на жизнь», появляется Клеон собственной персоной — самая карикатурная маска, когда-либо виденная на сцене — и обвиняет обоих чародеев в заговоре с целью свержения демократии путем оказания ему помощи в оправдании завоевания Небес. Затем он мчится на Пникс, где произносит речь, а потом участвует в дебатах. Хор все не появляется — избиратели в Собрании ничего не говорят, поскольку их изображают рабочие сцены без масок. Затем Клеон, как только его закон проходит, хлопает в ладоши и возникает флот на колесиках, в шляпах в форме таранов и с пучками весел вместо рукавов.

Развязка наступает, когда весь этот флот отправляется на Олимп и берет Богов в осаду, так же как мы осаждали жителей Самоса, покуда они не сдались и не были проданы в рабство варварам. Зевса, например, продали египтянам, которым он требовался для создания дождя, Афродиту — сирийскому сутенеру, а знаменитый поэт Эврипид пришел купить несколько странных метафизических концепций, помещенных им в свои трагедии — разумеется, он остался с пустыми руками, поскольку они не существовали нигде за пределами его воспаленного мозга. В итоге ему пришлось купить Гермеса, поскольку с помощью бога воров и мертвецов он мог стянуть еще больше идей у своих предшественников-трагиков. В финале Клеон занимает трон Зевса, а флот укатывают прочь, чтобы пустить на слом и продать спартанцам (у которых Клеон все время был в кармане) на дрова.

Из этого изложения вы можете заключить, что это была скорее пьеса диалогов, а не хора, и это — мои личные предпочтения. Но особенно я был доволен Обращением к публике, когда глава хора снимает маску, выходит на край сцены и обращается напрямую к зрителям от имени автора. В этой речи я умолял граждан Афин не допустить, чтобы кампании на Сицилии (которой, как вы уже догадались, и была посвящена пьеса) не вышла из под контроля; что эти кампании — в чистом виде государственное пиратство; и хотя в этом нет ничего дурного per se, пускаться на подобные предприятия, не разобравшись окончательно со спартанцами — совершеннейшая дурость. Я говорил, что после того, как Спарта будет превращена в груду щебня, у нас будет целая вечность на завоевание вселенной; пока же нам следует заниматься первоочередными проблемами. Я напоминал каждому о катастрофе времен знаменитого Кимона, когда мы послали всю наши армию и весь наш флот обхаживать Египет, вместо того чтобы сконцентрироваться на борьбе с персами в Ионии, и в итоге потеряли их в болотах. Если это произойдет снова, говорил я, война будет неизбежно проиграна, а империя — потеряна, спартанцы разрушат Длинные стены и оставят город беззащитным.

Когда я показал пьесу Кратину (ибо в те дни я был юн и наивен), тот сразу пришел в скверное расположение духа, что показывало, что пьеса, по его мнению, хороша. Не верьте, будто великие поэты всегда готовы поддержать талантливых новичков; по моему опыту, чем поэт лучше, тем паранояльнее он относится к конкурентам. Так или иначе, я попытался добиться от него хоть каких-то комментариев, и он в итоге признал, что известные шансы на второе место в неудачный год — если все остальные представят фарсы — у пьесы имеются.