Козлопеснь - [29]

— Ладно, — сказал Калликрат. — Тут уже ничего не поделаешь. Нам лучше вернуться в деревню и дать знать, что происходит.

Мне не терпелось покинуть это место, и мы быстро пошагали прочь. Ясное дело, мы не могли вернуться по дороге, поэтому двинулись через холмы, откуда были видны окрестности, а сами мы при определенной удаче остались бы невидимы. Примерно через полчаса мы оказались на вершине, следуя козьей тропинке, о которой вспомнил Калликрат и которая, по его словам, должна была закончиться в нескольких сотнях шагов от деревни. Таким образом, мы имели шансы с запасом обогнать спартанцев и успеть поднять тревогу — если ее уже не подняли. По дороге мы увидели еще один столб дыма, поднимавшийся из небольшой долины, но на сей раз не стали туда сворачивать.

— Калликрат, — сказал я, когда мы торопливо шагали по тропинке. — Спартанцы всегда творят такие вещи? Я никогда о таком не слышал.

— Только с год как, — сказал Калликарт. — С тех пор, как мы начали творить то же самое в Мессении.

Я пришел в ужас.

— Ты хочешь сказать — мы начали первые? — спросил я. — Что это мы плохие?

— Что ты имеешь в виду — плохие? — сказал Калликрат. — Это война, на ней такое случается. И случается только тогда, когда находятся вот такие дураки, которые медлят при приближении неприятеля.

Я не поверил своим ушам.

— То есть ты говоришь, что они сами виноваты, что их убили? — спросил я.

Калликарт остановился и посмотрел на меня.

— Ты что, ничего не понимаешь? — сказал он. — Никто не виноват. Просто дела обстоят вот таким образом, а не иначе. С какой стати во всем должен быть кто-то виноват?

Я собирался возразить, но обнаружил, что мне нечего сказать — в любых обстоятельствах самое необычное состояние для афинянина. Калликрат пошел дальше, прибавив шагу, а ноги у него были подлиннее моих.

Шли мы, казалось, очень долго. Чем ближе мы подходили к деревне, тем страшнее мне делалось, и я довел себя до головокружения, беспрерывно всматриваясь в горизонт в поисках дыма. Но дыма не было, и Калликрат, казалось, приободрился, надеясь, что нам удалось обогнать спартанцев.

— Думаю, мы наткнулись всего лишь на небольшой отряд. Если бы они хотели взять деревню, они бы сконцентрировали свои силы и окружили ее. Они не особенно ищут приключений — подозреваю, все это надоело им не меньше, чем нам, и они не желают рисковать жизнью, атакуя людные поселения небольшими силами. Их главная цель — причинить побольше ущерба посевам и скоту; деревням они дают время эвакуироваться.

— То, что мы видели, говорит о другом, — сказал я, но скорее, просто из духа противоречия. Я ничего так не желал, как обнаружить деревню невредимой; даже возможность переспорить Калликрата (чего мне никогда не удавалось), не казалась в тот момент особенно привлекательной.

Сейчас мы спустились пониже и шли между виноградников и оливковых рощ, не замечая никаких признаков присутствия спартанцев. Калликрат рассказывал, что он на войне занимался примерно тем же самым, и что через некоторое время занятие это становится невероятно скучным, когда никто не испытывает ни малейшего энтузиазма и не пытается делать свою работу быстрее и эффективнее. Я не стал спрашивать, убивал ли он земледельцев; я не желал этого знать.

Калликрат прекрасно ориентировался в пространстве, и вышли мы более-менее именно туда, куда и должны были — на вершину холма над самой деревней. Взглянув вниз, мы к величайшему облегчению увидели колонну мулов, бычьих повозок, людей с тюками на плечах — и все они со всей возможной скоростью покидали поселок. Спартанцы еще не пришли, и население эвакуировалось самым дисциплинированным и организованным образом, как того требуют обычаи войны.

Я уже собирался броситься вниз по склону, чтобы присоединиться к колонне, когда Калликрат схватил меня за плечо и пригнул к земле. Я не понял, зачем, и стал отбиваться, но он зажал мне рот и показал пальцем. Прямо за деревней поднималось облако пыли.

— Сиди тихо, — сказал он. — Может быть, это ничего и не значит, но лучше выждать.

Я отпихнул его руку.

— Не глупи, — сказал я. — А если деревенские ничего не видят? Надо предупредить их.

— Заткнись и оставайся на месте, — произнес Калликрат яростно. — Сделай, что говорят, хотя бы раз в жизни.

И я скорчился рядом с ним в тени валуна, а облако пыли меж тем стало ближе. Люди на дороге тоже его увидели, и оно им понравилось не больше, чем мне. Некоторые побросали пожитки и бросились бежать вдоль дороги или вверх по склону. Другие повернули к деревне. Третьи просто замерли на месте.

Облако внезапно превратилось в конный отряд, движущийся очень быстро. Я не видел цвета их плащей, но шлемы их сверкали на солнце, а в руках у каждого было по два метательных копья. Они совершенно не напоминали кавалерийские отряды, которые я видел в Афинах — они были слишком деловитые и организованные. В иных обстоятельствах наблюдать за ними было бы одно удовольствие.

Калликарт затолкал меня еще дальше за камень, и мы смотрели вдоль самой земли. Всадники поравнялись с остатками колонны и метнули дротики. Это очень напоминало кабанью охоту — когда богатые юноши отправляются в холмы повеселиться — только не видно было собак и сетей, а добыча сопротивлялась гораздо меньше, чем дикие кабаны. Метнув копья, кавалеристы выхватили сабли и врубились в толпу; на сегодня мне уже хватило подобных развлечений и дальше я не смотрел. У меня возникло странное ощущение, что я нахожусь в театре — возможно, потому, что на происходящее я смотрел издалека — и что какое-то безвкусное божество поставило этот спектакль только ради меня. Я хотел встать и сказать ему, что я комедиограф, а не трагик, и что оно зря тратит на меня силы; а кроме того, в театре не дозволяется убивать кого-то взаправду. А еще, хотел я сказать, я уже видел то же самое не далее как два часа назад, и ничего из увиденного не вынес.