Козлиная песнь - [24]

Какое-то время я ставила перед тобой только красную еду. Свеклу, томатный сок, сырую красную капусту, апельсины-корольки; я хотела разжечь в тебе огонь, ударить тебя кнутом, чтобы разбудить прежний пыл. И мороженое я тоже давала, чтобы ты растаял, почувствовав, что на свете есть вещи еще холоднее, чем ты. И мясо, много мяса, в основном бифштексы, чтобы ты снова стал из плоти и крови. Торт со взбитыми сливками, орехи, конфеты и бананы, я потратила много денег на то, чтобы ты отказался от своего аскетизма, но от сластей тебя только рвало, а это ужасное зрелище, молчащий человек, которого тошнит. Потом я позволила тебе несколько дней отдохнуть, ставила перед тобой много молока и сыра. На лице у тебя я прочитала удовлетворенное выражение, и оно меня тоже расстроило, потому что я поняла, что на таком меню ты сможешь продержаться в своем состоянии еще много лет. Так что я резко перешла на вино и пиво и особенно коктейли яркого цвета, надеясь, что ты наконец-то потеряешь самообладание. Ты пил алкоголь несколько дней подряд, но единственный результат — то, что по утрам ты стал просыпаться на несколько часов позже обычного. В общем, и эта попытка не удалась, никакая пища не заставила тебя говорить. И все же ты съедал и выпивал все, что я перед тобой ставила, значит, остается хоть какая-то надежда, значит, ты все-таки хочешь жить.

Чтобы проверить, так ли это, я три дня не давала тебе никакой пищи, думая, что ты запротестуешь. В первый день ты сидел с гордой осанкой и — о чудо — начал издавать звуки: из живота донеслись рулады, внутри тебя здорово булькало. Во второй день ты уже днем, часа в четыре, залез в спальный мешок, а на третий день и вовсе из него не вылез. Я пошла срочно готовить для тебя еду, потому что уж лучше, чтобы ты сидел передо мной живым трупом, чем лежал в мешке и умирал от голода.

Мне так трудно быть одной. Ощущение, будто меня сбросили с самолета без парашюта, — ну и устроил ты мне жизнь. Выстоять вдвоем — это куда легче, чем выстоять в одиночку. Да я, собственно говоря, даже не знаю, одна я или нет, ты сейчас со мной или нет? Есть ли какая-нибудь разница — присутствовать молча или отсутствовать совсем?

Уже недели через две после того, как ты стал для меня недосягаем, я ощутила острую потребность полежать в кровати с кем-нибудь, и дело было вовсе не в том, что мне хотелось ласки. Мне было безразлично, кто будет лежать рядом со мной, хоть мужчина, хоть женщина — кто угодно, лишь бы не очень противный. Если бы ты умер, у меня бы такой потребности не возникло, как мне кажется. Ну да, я бы тогда мечтала о том, чтобы меня обняли, может быть, даже моя мама. Я бы носила черную одежду, я бы много лет провела в трауре, я заболела бы от горя, — а если бы ты не умер, а ушел от меня к другой, я смирилась бы с этим намного раньше, хотя я и в этом случае тебя, возможно, никогда бы уже не увидела. Это доказывает, что так называемая любовь — явление в первую очередь психическое, любовь меняется, когда в игру вмешивается смерть. Но ты не умер и не ушел от меня, может быть, поэтому мне так трудно понять свое положение, может быть, поэтому я никак не найду равновесия. Бывают моменты маниакального взлета, но тотчас после — ощущение близкой, собственно, уже обрушившейся на меня беды. По вечерам я ложусь спать очень поздно, чтобы сразу заснуть и ни о чем не размышлять.

Может быть, он сошел с ума? — стучит у меня в голове. Нет, он не сумасшедший, отвечаю я себе, сумасшедшие не сидят неподвижно на бараньей шкуре и не смотрят перед собой с безразличием, у безумия другое лицо. Он скорее смирившийся, чем обезумевший, видимо, он от всего отрекся. Но отрекся ли он и от своей жизни, есть ли это форма самоуничтожения? Нет, нет, успокаиваю я себя, если бы он в самом деле хотел разом от всего избавиться, он бы никогда не избрал этот мучительно медленный путь, к тому же он все-таки ест, он ест так, словно это его работа, он пользуется ножом и вилкой, как лопатой и вилами. Может быть, он хочет освободиться от меня? Это последний из моих вопросов. Ответ на него прост: если бы ты хотел освободиться от меня, ты бы просто ушел, не говоря ни слова, закрыл бы за собой дверь и исчез. Но ты поступаешь точно наоборот: сидя с закрытыми глазами, ты полностью полагаешься на мою волю и, похоже, испытываешь ко мне безграничное доверие. Но сейчас ты об этом пожалеешь! Не желаю больше подчиняться твоим фокусам! Мы еще посмотрим, кто здесь главный! Я раз и навсегда положу этому конец.

Вот так, вот мои носки, снимаем и бросаем в угол комнаты. Теперь брюки, одна штанина, вторая… А это трусы, чувствуешь, как они пролетают у тебя над головой? Ха-ха-ха, всего два шага — и я подошла к тебе вплотную. А ну, открой глаза, если не боишься, посмотри, что я с тобой вытворяю, вот, перекидываю ногу через твое плечо. Чувствуешь, как я пропихиваю левую ступню между твоими коленями? А правую прижимаю к твоей спине, к твоей непоколебимой спине, я приваливаюсь к твоей голове животом, и мой живот закрывает тебе твое большущее ухо. Я не могу больше терпеть. А-а-а, какое наслаждение, я бы хотела, чтобы струя была еще сильнее. А ну-ка расскажи, как оно, когда моя моча течет по плечу и по груди? Мокрые пятна на твоей футболке все расширяются, а я выдавливаю из себя еще немножко и еще, последние капли. Я буду пить много-много воды, я хочу, чтобы твоя футболка постоянно была теплой и мокрой. А ну-ка понюхай, как тебе этот запах? Ты его не замечаешь? Отлично, радость моя, отлично, с тобой все ясно. Я знаю еще хорошенький способ, как зацепиться за эти твои мысли, которые бродят у тебя в башке. Нет, башку я тебе не отрублю, это было бы слишком просто. Я буду тебя мучить. Как ты думаешь, пинцет подойдет? Айн момент, у меня есть пинцет в косметичке. Ты пока готовься, сейчас сбегаю за ним в ванную.