Кожаные перчатки - [19]
Наконец мы идем с Аркадием Степановичем к рингу. Он зачем-то все поглаживает меня по спине, это немного раздражает, но, наверное, так принято, и я опять выпячиваю подбородок и стискиваю челюсти: пусть не подумают те, кто в зале, что между канатами ринга пролезет такой уж обомлелый от неожиданности, розовый юнец.
— Как погулял, Коля?
Вопрос поражает своей нелепостью в тот момент, когда в первый раз в жизни стоишь в углу ринга, на глазах у всех. Я даже не сразу понимаю, о чем меня спрашивает Аркадий Степанович, и, когда до сознания доходит смысл, начинаю столь же нелепо, длинно и подробно рассказывать о том, как гулял, и о том, как сегодня здорово тепло и, знаете, такой хороший ветер…
— Так, так, — кивает головой Аркадий Степанович и легонько подталкивает меня, чтобы я обернулся к судье, который, оказывается, ждет, когда я обращу на него внимание. Судья зачем-то щупает мои перчатки и очень быстро и внимательно заглядывает в глаза. Я улыбаюсь этому симпатичному человеку и страшно удивляюсь, когда он в ответ хмурится и сурово и негромко говорит: «На середину!»
Опять я в углу. Старик все поглаживает меня по спине. Я слышу глуховатый, какой-то вибрирующий гул зала и почему-то с любопытством смотрю, как за судейским столом худой мужчина, весь в белом, поднимает гонг, похожий на медную тарелку, и вдруг резко бьет по нему, отчего я вздрагиваю.
— Начинай, Коля, — опять подталкивает меня Аркадий Степанович. — Начинай, голубчик!..
Сколько раз представлял я себе раньше это мгновение. И ничего не было похожего. На самом деле все оказалось гораздо серьезнее и гораздо проще. Серьезнее оттого, что теперь все происходило наяву. Проще оттого, что стоило мне коснуться перчаткой перчатки парня, как все обрело ясность, и я видел перед собой только то, что и следовало видеть, — боксера, его немного напряженную стойку, его глаза, чуточку растерянные и решительные.
Но мало было увидеть. Я вдруг ощутил странное чувство полной невозможности что-то предпринять, что-то сделать. Руки и ноги показались лишними, легкими, будто их и не было. Надо было как-то выходить из оцепенения, как-то двинуть рукой, шагнуть куда-то…
Парень, видно, первым пришел в себя. Он легонько, будто приноравливаясь, ткнул меня перчаткой в лоб, другой раз…
Это меня отрезвило, вернуло способность нормально владеть руками и ногами. До сознания дошел чей-то смешок, чей-то неуверенный хлопок в ладоши.
И тут случилось совершенно невероятное.
Я внезапно увидел с полной отчетливостью открытый для удара подбородок парня очень близко, и, не отдавая себе отчета в том, что делаю, ударил коротко, сильно в этот подбородок, точно, как на уроке, классическим движением прямой левой.
И остался на ринге один! И тут же услышал злой, почему-то осуждающий голос судьи: «В угол!..»
Виновато я отошел в угол и растерянно посмотрел на Аркадия Степановича, уверенный в том, что он будет сейчас за что-то ругать меня.
Я слышал, как судья все так же осуждающе считает у меня за спиной: «… Три… четыре… пять…» В цирке было так тихо, будто он вдруг стал пустым и гулким.
Потом судья схватил меня за руку, и я от неожиданности уперся и не сразу позволил судье поднять мою руку. Он тихо сказал мне: «Что, что ты упираешься?» И вслед за тем громко, пугающе громко на весь зал закричал:
— Нокаутом победил Коноплев!
Сразу стало невероятно шумно. И только тогда я увидел парня, который хватался за канаты и, неуверенно держась за них, пробирался почему-то в мой угол ринга. Я бросился к нему, и мы обнялись там, у канатов. И он мне сказал: «Здорово, брат, ну и ударчик…» И я его поцеловал, поцеловал звонко и неумело в щеку, и зал загудел смехом и долго, долго хлопали…
Нам пришлось порядком подождать, пока он вышел из цирка. Погасли по фасаду праздничные огни, и стало здание самим собой: старенькое, усталое к ночи, со следами многих ненастий, подрумяненное громкими афишами.
Мы только что расстались с Аркадием Степановичем. Было очень кстати, что старик настолько переволновался, что не хотел и видеть нас. Он так и сказал:
— Не провожать! Дня три знать вас не желаю, обезьяны. Надоели, сил нет…
Мы уже достаточно бесились в раздевалке, переживали сполна первые радости большой победы. У нас ведь только Иван проиграл бой, да и то, конечно, случайно. Мы много радовались и сейчас чувствовали некоторый спад и усталость.
Мы стояли на улице около служебного входа и ждали, когда появится тот подлец, который бил меня сзади кастетом по голове. С нами была Наташка. От нее невозможно было отделаться, да мне и но хотелось, чтобы она уходила. Она имела право участвовать в комедии. Я придумал блестящую месть, и надо, чтобы она тоже видела, как мстят настоящие мужчины.
Двери служебного входа все чаще отворялись, вышли гурьбой гардеробщицы, браня на ходу какого-то разиню, потерявшего номерок от пальто.
— Кого вы ждете? — спрашивала Наташка, переминаясь.
— Приятеля, — отмахивался я, — сказали ж тебе…
Если до конца быть честным, — не я один придумал страшную месть. Кажется, Иван сказал: «Набьем морду, чтоб помнил!» Сашка поморщился: «Охота была мараться…» Кто-то предложил стащить бандюгу в отделение: «Пусть дадут годика два!..»
КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».