Кожаные башмаки - [31]
После ужина поцеловала бабушка тётю Кариму:
— Погостила у тебя — и довольно. Теперь есть в доме гости помоложе, — и погладила кукол, которые уже спали на красной подушке.
— Приходите ещё! — просили бабушку Насыровы.
— Придём. Чтоб я пропал, если не придём! — говорил Миргасим, а сам держал бабушку за руку, боялся, что не отпустят её, уговорят остаться.
И вот повёл он свою бабушку домой.
— Всегда, всегда ты бросаешь нас, уходишь… Всех ты любишь, всех! Всё село.
— Как же иначе, Миргасим? Надо мне к людям ходить, помогать им, пока совсем не ушла.
— Куда это — совсем?
— Туда, дружок, откуда не возвращаются. Дедушка твой, уходя, знаешь, о чём печалился?.. «Ах, говорит, Гюльджамал, жена моя верная, сможешь ли ты огород вскопать соседским сиротам? Я хотел сам это сделать, да со дня на день откладывал. А теперь вижу, уж не придётся мне помочь им. Обещай, жена моя, друг мой Гюльджамал…»
Бабушка замолчала. Миргасим тоже шагал молча, потом сказал:
— Бабушка, а ты и не знаешь! Вчера на мостках я дорогу старшему человеку уступил. Сам по грязи топал, а человек шёл по мосткам. Не веришь? Фатыму-апа спроси, это она была тем человеком.
— Отлично ты поступил, мой внук. Завтра в школу пойдёшь, учеником Фатымы-апа будешь. Смело сможешь в глаза ей смотреть.
Но бабушке в глаза Миргасим сейчас не посмел бы взглянуть.
Хорошо, что теперь рано темнеет и не видит она, как смутился её внук. Ещё бы не смутиться!
Бабушку-то Миргасим обманул, не сознался ей, что, когда учительница шла по мосткам, сам он нарочно шагал по лужам. Топал, шлёпал по воде босыми ногами, чтобы забрызгать её новые сапожки.
Шлёпал, топал и пел:
Знал бы, что она будет учить не старших ребят, а первоклассников, озорничать не стал бы.
Глава двадцать четвёртая. Первый день
Что случилось с Миргасимом?
Всё лето мечтал — скорее бы в школу! Сам сшил сумку для книг, выпросил у Зуфера голубую чернильницу-невыливайку, у Шакире её красивый пенал взял, даже тряпочку, чтобы перо вытирать, и ту припас. Но сегодня, когда настал этот долгожданный день — «первый раз в первый класс», — Миргасим никак не может собраться. То повесит школьную сумку через плечо, то снимет, на стул положит. То обуется, то опять разуется.
— Ты на свадьбу наряжаешься? — рассердилась бабушка. — Опоздать хочешь?
Пришлось идти. В класс. К Фатыме-апа.
«Вот когда она мне всё припомнит, всё. Как на столбе сидел, как собаку Чулпаном назвал, а ещё как вчера нарочно по грязи шлёпал и песню брата Мустафы пел».
Как ни длинна дорога, она кончается. Миргасим на школьное крыльцо поднимается.
Полы в классе вымыты так чисто, хоть обедай на них.
— Разувайся, разувайся! — крикнули ребята.
У стены рядом с дверью на газете стояла обувь: галоши, ботики, сапоги, брезентовые туфли. Миргасимовы жёлтые башмаки были здесь как два коня в стаде овец. Если прежде кто не успел полюбоваться Миргасимовой обувкой — пожалуйста, глядите, не жалко. Можно и в руках подержать, и на парту поставить. Но примерить? Нет, никому нельзя. Никогда!
— Это не простые башмаки, их сам своими руками сшил мой дедушка, а был он лучший сапожник во всём свете.
— Рядом с моими поставь их.
— Нет, лучше сюда.
— Здесь им будет хорошо, — сказал Миргасим и поставил башмаки на подоконник.
Как засияли они в свете солнца, в отблесках чисто вымытого оконного стекла! Миргасим и носки свои красные с ног снял, сунул в башмаки, словно по красному цветку в две жёлтые вазы.
— Почему так блестят?
— Салом ты их смазал, что ли?
— Ваксой.
— Чем, чем?
Миргасим только было собрался рассказать о ваксе — в каком коробке, жестяном, плоском, она лежит, как вкусно пахнет, — но тут дверь внезапно отворилась: в класс вошла учительница Фатыма-апа.
И только теперь Миргасим увидел плакат, который висел между окон. Там нарисованная учительница показывает нарисованному ученику, как надо сидеть за партой. У нарисованной учительницы косы подобраны, закручены в узел на затылке.
«Ишь ты, — отмечает про себя Миргасим, — и наша апа косы свои подобрала, причесалась, как та, на плакате».
Разве он виноват, что родился такой глазастый? Только одному Абдулу-Гани сказал о волосах Фатымы-апа, но уже и Фаим, и Темирша, и все, все ребята смотрят то на учительницу свою, то на плакат. Улыбаются, шепчутся…
«Для чего, зачем я сделала причёску? — бранит себя Фатыма-апа. — Ребята всё подмечают, всё. Почему в класс не пришла с косами, как всегда хожу?»
— Здравствуйте, — говорит она.
— А мы на улице уже здоровались, — возражает Фаим.
— Здравствуйте, ребята, — повторяет апа уже построже.
Кто хочет, отвечает ей «Здорово!», кто всё ещё смеётся, кто молчит разинув рот — уж больно красивое на ней сегодня платье.
— Шерстяное, — шепчет Фаим. — Знаете, почём метр?
— Когда я вхожу в класс, когда входит ваша учительница, — голос у Фатымы-апа окреп, стал строгим, — вы, ученики, должны встать. Когда я, учительница, здороваюсь, вы, ученики, отвечаете стоя, произносите приветствие дружно. Начнём снова: ЗДРАВСТВУЙТЕ!
— Здравствуйте, апа! — стоя отвечают ребята.
Все встали как полагается, а Миргасим поспешил, уронил крышку парты, и она грохнула, как выстрел.
